| Статья написана 15 декабря 2019 г. 20:28 |
Может, когда-нибудь мы сможем поставить на книжные полки полное собрание сочинений первого отечественного профессионального писателя-фантаста Александра Романовича Беляева. Может быть... Как в цветаевских стихах: Разбросаны в пыли по магазинам "Где их никто не брал и не берет!", Моим стихам, как драгоценным винам, Настанет свой черед. ЕВГЕНИЙ В. ХАРИТОНОВ
*** «Перед нами «Список произведений А. Р. Беляева», составленный им в Пушкине для Ленинградского отделения Детгиза и датированный 24 ноября 1938 года. Из этого списка выяснилось, что Беляев писал пьесы, а также работал для театрального радиовещания и позднее — кинематографа... /1938-1941/ "Пишу повесть для киевской газеты «Юный пионер»*— указывал он в конце составленного им списка произведений. Повесть осталась незаконченной." https://unotices.com/book.php?id=115228&a... Найдена *с июля 1938 по июнь 1941 — «Юный пионер», она же — дошедшая почти до наших дней как "Юный ленинец" Необычайные приключения профессора Небывалова. 1940 https://fantlab.ru/blogarticle52893 1930 «Рами» «В 1930 году Беляев опубликовал „рассказ из колониальной жизни“, названный „Рами“. Действие его происходит в Индии. Рами — маленькая девочка, принадлежащая к касте неприкасаемых. Невольно вспоминаются те страницы романа „Ариэль“, где рассказывается о странствиях героя, его встречах с беднотой…» (Ляпунов Б. В. Александр Беляев; Критико-биографический очерк. М.: Советский писатель, 1967. С. 75). Найден https://fantlab.ru/blogarticle64122 1933 «Алхимики, или Камень мудрецов» (Пьеса в стихах) Светлана Беляева вспоминает, что у отца было еще одно произведение — утраченное: «В Пушкине он написал пьесу в стихах „Алхимики, или Камень Мудрецов“. Желая узнать мнение о пьесе, отец дал почитать ее переводчице Анне Васильевне Ганзен. Ганзен одобрила пьесу. Тогда отец предложил ее ТЮЗу, но ее не приняли, сказав, что их артисты не умеют читать стихи»[275]. Возможно, перед нами еще один вариант повести «Золотая гора», вышедшей в 1930 году… Или — воспоминание об этой повести. А может быть, и не только о ней… Вглядимся в последовательность эпитетов: «камень мудрости», «философский камень», «мечта алхимиков»… Ведь все это не более чем вариации названия пьесы: «Алхимики, или Камень мудрецов». См. главу «Златые горы». *** Засодимский, Павел Владимирович (1843-1912). ... Алхимик : Рассказ для детей ст. возраста : С рис. / П.В. Засодимский. — Москва : т-во И.Д. Сытина, 1904. — 79 с. : ил.; 25. Изд. также под загл.: Чудесный камень мудрецов, или Алхимик *** "Алхимики" — пьеса философская и забавная (Олег Орлов, СС АРБ, т.8, 1964) *** «Дождевая туча» (Пьеса) «В 1935 году… по ленинградскому радио передавалась научно-фантастическая пьеса Беляева „Дождевая туча“» (Ляпунов Б. В. Указ. соч. С. 119). «Роза улыбается» «Александр Романович [в мае 1941 г.] прочитал мне начало и рассказал конец своего нового рассказа, над которым работал в то время. Назывался он „Роза улыбается“. Речь в нем шла о девушке из капиталистического мира, которую не принимали на работу из-за ее печального лица. Везде нужны были служащие с веселыми, улыбающимися лицами, а Роза не могла улыбаться, у нее было большое горе. Тогда она решилась на пластическую операцию, и на лице ее появилась вечная улыбка. Но глаза оставались грустными, и ее все-таки не принимали на работу. Наконец ей повезло, она устроилась в похоронное бюро — там нужна была именно такая улыбка» (Подосиновская Л. Мои встречи с Александром Беляевым // Костер. 1967. № 8. С. 40). «Чёрная смерть» См. главу «Война». 15 июля в письме молодому поэту Всеволоду Азарову он с горечью сообщает, что написанный им рассказ «Черная смерть» отвергнут редакторами «Красной звезды» и журнала «Ленинград». А речь в рассказе шла о новом злодейском изобретении фашистов — бактериологическом оружии небывалой силы. Трудно предположить, что за три недели, прошедшие с начала войны, Беляев успел не только написать новый рассказ, не только его перепечатать, но и отослать машинопись в Москву («Красная звезда»), затем в Ленинград и уже получить отказы из двух редакций. Скорее всего, рассказ тот давно лежал в ящике письменного стола, не будучи востребован, — подписание советско-германского пакта о ненападении закрыло выход в свет многим антифашистским сочинениям… Но вот что совершенно ясно, так это причина, по которой редакции рассказ завернули: в час, когда немецкая орда стремительно движется на восток, пугать читателя фантазиями о каких-то еще неведомых немецких способах массового истребления советских людей… И кто знает — может, это и не фантазии вовсе?! В любом случае, распространять такие россказни явно не ко времени. Но Беляев не терял надежды, что, «возможно, немного позже научная фантастика и пойдет». В том же письме Беляев сообщал, что оборонная комиссия Союза писателей предложила ему писать «зарисовки» с фронта и «портреты героев». Это требовало поездок… Можно было, конечно, направить свою фантазию в другую сторону — в прошлое… Тоже военное. Что-нибудь из эпохи Отечественной войны 1812 года… Но — как признался сам Беляев — «не хватает материала, да и с „историками“ мне и не тягаться». Лапотный Муций Сцевола (?) https://litlife.club/br/?b=196944&p=95 Зимой 1939 года Беляев работает над романом «Пещера дракона» и обдумывает книгу о биологических проблемах, знакомясь с работой Института мозга, с трудами Павлова, Бехтерева. https://www.litmir.me/br/?b=241745&p=... В 1936-1937 гг. по свидетельству директора ленинградского отделения издательства «Молодая гвардия» Г. И. Мишкевича, Александр Романович работал над романом под условным названием «Тайга» – «о покорении с помощью автоматов-роботов таежной глухомани и поисках таящихся там богатств». Роман не был закончен, но сюжет о сухопутном корабле-вездеходе позже вошел в роман Беляева «Под небом Арктики» (в книге вездеход назывался «Тайга»). Зимой 1939 года Беляев работает над фантастико-приключенческим романом для детей «Пещера дракона», который также никогда не был издан. Об этом романе мы узнаем только лишь из заметки Б. Белевича «Заметки читателя: А. Р. Беляев», опубликованной в газете «Большевистское слово» г. Пушкин, 1939, № 34 (16 марта), с.4 : «В настоящее время А. Р. Беляев работает над «Пещерой дракона». В этом романе особое внимание будет уделено транспорту будущего, его герои – молодые ученые – опустятся в глубины океана, взойдут на высочайшие горы, полетят на астероиды. На очереди стоит также книга об интереснейших биологических проблемах, над разрешением которых работает институт мозга». В 1940-м году писатель набрасывает либретто для еще одного – технического – фильма «Покорение расстояний». Весной же он начинает работу над новым романом… А из воспоминаний писательницы Л. Подосиновской узнаем, что весной 1941-го писатель закончил рассказ «Роза улыбается» – грустная история о девушке-«несмеяне», а в письме от 15 июля 1941 г. к Вс. Азарову А. Беляев сообщал о только что завершенном фантастическом памфлете «Черная смерть» о попытке фашистских ученых развязать бактериологическую войну... Этот памфлет не приняла ни газета «Красная звезда» ни журнал «Ленинград», так что он так и остался не опубликованным. http://archivsf.narod.ru/1884/aleksander_... Из четырех очерков 1913 года, упоминаемых исследователями «из заграничных впечатлений» по подшивке «Смоленского вестника» удается найти два: «Прогулки на гидроаэроплане»[21] и «Восхождение на Везувий»[22]. Но, увы, нет ничего, напоминающего прогулки по раскопанным улицам Помпеи, рассказ о «…плавании на гондолах Венеции, о посещении замка Иф или квартала бедняков Сан-Лоренцо…». Это позволяет предположить, что Беляев сотрудничал с еще каким-либо изданием, где можно будут опубликованы эти очерки. Не могли же упоминания об этих очерках в работах А. Орлова[23] и М.А. Соколовой возникнуть на пустом месте. https://royallib.com/read/andrienko_anna/... Одновременно он печатается в качестве музыкального критика и театрального рецензента в газете «Смоленский вестник». И не перестает мечтать о далеких путешествиях. Накопив деньги, в 1917 году он уезжает за границу. Несколько месяцев, проведенных в Италии, Франции, Швейцарии, принесли будущему писателю запас впечатлений на всю его жизнь. Он поднимался к кратеру Везувия, летал на гидроплане, бродил по раскопанным улицам легендарной Помпеи; в Венеции плавал на гондоле по узким и грязным каналам, в Швейцарии — на лодке по Женевскому озеру, в Марселе посетил знаменитый замок Иф, а в Риме — мрачный квартал бедняков Сан-Лоренцо. Вернувшись на Родину, Беляев погружается в кипучую деятельность: работает в газете «Смоленский вестник» . https://royallib.com/read/belyaev_aleksan... В газете «Смоленский вестник» время от времени стали появляться подписанные разными псевдонимами его театральные рецензии, отчеты о концертах, литературных чтениях. Новое увлечение было не только интересно, но и давало приработок. А когда Александру Беляеву, уже присяжному поверенному, довелось в 1911 году удачно провести крупный — по смоленским масштабам, конечно, — судебный процесс, дело лесопромышленника Скундина, и получить первый в жизни значительный гонорар, он решил побывать в Европе. В автобиографии об этой поездке сказано скупо: «Изучал историю искусств, ездил в Италию изучать Ренессанс. Был в Швейцарии, Германии, Австрии, на юге Франции». И все. Но на самом деле поездка эта, пусть длившаяся не так уж долго, всего несколько месяцев, означала для Беляева очень много. Он впервые оказался за пределами привычного и знакомого до мелочей мира провинциальных городов Российской империи. И вот — Италия. Венеция, Рим, Болонья, Падуя, Неаполь, Флоренция, Генуя... За каждым названием — века и тысячелетия истории, от загадочных этрусков и гордых римлян до похода Гарибальди. Но молодой русский адвокат не из тех туристов, что толпами бродят по Форуму и развалинам Колизея или обнюхивают Тройнову колонну с неизменным бедекеровским путеводителем в руках. Он должен заглянуть в кратер Везувия, побродить по раскопанным виллам и улицам Помпеи, проникнуться былым величием Рима, впитать в себя гармоническое изящество венецианских палаццо. Он хочет понять жизнь простых итальянцев — там, в злополучном римском квартале Сан-Лоренцо, который поставлял Вечному городу наибольшее количество преступников. Свои непраздные впечатления от «жемчужины Средиземноморья» он впоследствии передаст героине «Острова Погибших Кораблей» Вивиане Кингман: «Венеция?.. Гондольер повез меня по главным каналам, желая показать товар лицом, все эти дворцы, статуи и прочие красоты, которые позеленели от сырости... Но я приказала, чтобы он вез меня на один из малых каналов, — не знаю, верно ли я сказала, но гондольер меня понял и после повторного приказания неохотно направил гондолу в узкий канал. Мне хотелось видеть, как живут сами венецианцы. Ведь это ужас. Каналы так узки, что можно подать руку соседу напротив. Вода в каналах пахнет плесенью, на поверхности плавают апельсиновые корки и всякий сор, который выбрасывают из окон. Солнце никогда не заглядывает в эти каменные ущелья. А дети, несчастные дети... Анатолий Бритиков, Андрей Балабуха. Три жизни Александра Беляева. Статья, 1983 год https://fantlab.ru/edition5204 «Изучил историю искусств, ездил в Ита лию изучать Ренессанс. Был в Швейцарии, Герма- нии, Австрии, на юге Франции» [4]. Запомнились ему Венеция, о которой он рассказывал друзьям и близким восторженно и в то же время с грустью, Рим, Болонья, Падуя, Неаполь, Флоренция, Ге- нуя… Он поднимался на Везувий и даже загляды- вал в кратер вулкана, бродил по раскопанным вил- лам и улицам Помпеи, впитывал в себя гармонич- ное изящество знаменитых палаццо, а, изучая жизнь простых итальянцев, даже посетил злопо- лучный и мрачный римский квартал Сан-Лоренцо, поставлявший Вечному городу наибольшее коли- чество преступного «элемента» [13, 14]. В Венеции Беляев плавал на гондолах по каналам, летал на гидроплане, а в Марселе посетил известный всему миру (благодаря роману А. Дюма «Граф Монте- Кристо») таинственный замок Иф. Несколько месяцев, проведённых за границей, принесли буду- щему писателю большой запас впечатлений на всю жизнь. Беляев мечтал о новых путешествиях: в Америку, в Японию, в Африку. В Швейцарии Александру Беляеву запомнились пронзительная тишина лозаннских и бернских музеев, а также прекрасных библиотек, в которых будущему писа- телю посчастливилось поработать с уникальной литературой. Он ещё не знал, что больше покидать пределы родной страны ему уже не удастся. Возвратившись в Смоленск, Беляев активно работает в газете «Смоленский вестник» и скоро становится её штатным редактором. АЛЕКСАНДР БЕЛЯЕВ: УДИВИТЕЛЬНАЯ СУДЬБА, СМЕРТЬ И БЕССМЕРТИЕ ВЕЛИКОГО ФАНТАСТА. УРОКИ ЖИЗНИ ДЛЯ МЕДИКОВ Пересадин Н.А., Фролов В.М. *** Беляев начал писать книгу о Циолковском (рукопись во время войны затерялась). Была почти закончена книга о жизни К. Э. Циолковского. ...для ЖЗЛ, но её отвергло издательство из-за некоторых мистических черт "небожителя", приданных Беляевым Циолковскому. . ... http://www.fandom.ru/about_fan/haritonov_... ... *** Сказал, что пишет сценарий «Когда погаснет свет» /1929-40/, уже кончает его, а потом «заберется на долгое время на Марс». Готовится к выходу его последний роман «Ариэль». «Вы прочитаете его первая», — сказал Александр Романович. К сожалению, «забраться на Марс» ему уже не удалось. Л. Подосиновская. Мои встречи с Александром Беляевым. 1967 В подшивке газеты «Смоленский вестник» за 1913 год на глаза мне попалась целая серия очерков, подписанных «Александр Беляев» и точно датированных — число, месяц, год. Очерки о римских трущобах, о восхождении на Везувий, о замке, где был заточен герой романа «Монте-Кристо»... И наконец, рассказ о прогулке на гидроаэроплане... О. Орлов Предисловие к очерку А.Р. Беляева ПРОГУЛКА НА ГИДРОАЭРОПЛАНЕ. «Костер», 1971, № 8, с. 43 Восхождение на Везувий и Прогулка на гидроаэроплане — найдены *** В ту пору трудно было купить бумагу и карандаши. Друзья, навещая его, приносили огрызки карандашей, листки бумаги и даже старые конторские книги. Александр Романович писал много стихов некоторые из которых посвящал няням. Одно стихотворение, которое он написал в те тяжелые для него годы, называлось "Звезда мерцает за окном". Через несколько лет он положил его на музыку и оно было напечатано в Киеве, уже как романс: Звезда мерцает за окном Тоскливо, холодно, темно И дремлет тишина кругом Не жить, иль жить, мне все равно Устал от муки ожиданья Устал гоняться за мечтой Устал от счастья и страданья Устал я быть самим собой. Уснуть и спать не пробуждаясь, Чтоб о самом себе забыть И в сон последний погружаясь Не знать, не чувствовать, не быть. http://eva-sova07.narod.ru/p0151.htm О поэтическом творчестве Беляева рассказала его дочь: в начале 1920-х, лежа в ялтинской больнице Красного Креста, Беляев «писал много стихов, некоторые из них посвящал няням». Из стихотворений той поры одно сохранилось. Впоследствии киевский приятель Беляева, композитор Федор Надененко, положил слова на музыку и превратил в романс, изданный в 1931 году. А вот слова: Звезда мерцает за окном. Тоскливо, холодно, темно. И дремлет тишина кругом… Не жить иль жить — мне все равно… Устал от муки ожиданья, Устал гоняться за мечтой, Устал от счастья и страданья, Устал я быть самим собой. Уснуть и спать, не пробуждаясь, Чтоб о себе самом забыть, И, в сон последний погружаясь, Не знать, не чувствовать, не быть… Две последние строфы, приписав их французскому поэту-неудачнику Мерэ, Беляев вставил в свой рассказ «Ни жизнь, ни смерть» (1926 года). Что можно сказать по поводу этих стихов? Не Блок… И еще — Федор Надененко мог, конечно, положить их на музыку. Но среди публикаций киевского композитора такого произведения не числится. Да и представить, что в СССР 1930-х годов редактор какого-нибудь издательства, журнала или газеты отважился напечатать романс на такие упадочнические слова… Нет, это совершенно немыслимо! Поэтому более правдоподобным представляется рассказ вдовы писателя — Маргариты Константиновны: стихотворение Беляев действительно написал лежа в ялтинской больнице — в «минуты душевной слабости». А несколько лет спустя сам и положил его на музыку. https://www.litmir.me/br/?b=196944&p=59 Была еще одна супружеская пара – композитор Федор Надененко с женой, тоже певицей. http://archivsf.narod.ru/article/1984/art... В музыкальном творчестве особое внимание Надененко уделял вокальной музыке; свои первые романсы: «Звезда мерцает за окном» (романс для фортепиано), «В эти дни», «Большое счастье» и другие Надененко опубликовал еще в 1924 году. http://kurskonb.ru/our-booke/kurjane/doc/... Найден https://fantlab.ru/blogarticle53001 
*** Рассказ о создании Единой Высоковольтной Сети страны Пики: Из нового романа об электрификации СССР // Юный пролетарий (Ленинград), 1933, №11 – с.16-17 Как называется роман? (библиография Бугрова-Халымбаджи из сборника Поиск-87) В 1933 году появилась и глава из романа об электрификации СССР. Она называлась "Пики". Роман задумывался как фантастический -- действие в нем происходит в то время, когда уже создана Единая Высоковольтная Сеть страны. Герой, о котором идет речь в отрывке, -- главный диспетчер этой сети. Он командует нагрузкой и как бы видит у себя на пульте управления, что происходит с потоками энергии, куда и как она идет. Потребление энергии зависит от условий, в которых живет и трудится человек. Пики на графиках нагрузки -- это своеобразная летопись жизни. Беляев словами своего героя рассказывает о том, какими были эти пики раньше, рассказывает образно, рисуя быт, экономику небольшого провинциального городка, который постепенно преображается. Показывает писатель разные эпохи -- вплоть до того времени, когда пики, моменты наивысшей нагрузки электростанций сгладились, когда стало возможным вести энергетическое хозяйство по единому продуманному плану. Этого нельзя достигнуть при капитализме -- заключает автор, сравнивая энергетику капитализма и социализма. https://fantlab.ru/blogarticle52767 http://old.mirf.ru/Articles/art6084.htm Собственно, сама глава есть. Роман не найден. Публицист Федор Морозов считает, что смерть писателя вполне могла быть связана с тайной Янтарной комнаты. Дело в том, что последняя вещь, над которой работал Беляев, была посвящена именно этой теме. Никто не знает, что он собирался написать о знаменитой мозаике. Известно только, что Беляев еще до войны многим рассказывал о своем новом романе и даже цитировал знакомым некоторые отрывки. С приходом в Пушкин немцев активно заинтересовались Янтарной комнатой и спецы гестапо. Они, кстати, так и не смогли до конца поверить, что им в руки попала подлинная мозаика. А потому активно искали людей, которые располагали бы информацией по этому поводу. Не случайно два офицера гестапо ходили и к Александру Романовичу, пытаясь выведать, что ему известно об этой истории. Рассказал ли писатель им что-нибудь, или нет, не известно. Во всяком случае, никаких документов в архивах гестапо пока обнаружить не удалось. А вот ответ на вопрос, могли ли Беляева убить из-за его интереса к Янтарной комнате, кажется не таким уж сложным. Достаточно вспомнить, какая участь постигла многих исследователей, которые пытались отыскать чудесную мозаику. http://itog.info/blogs/spiridonn/aleksand... В этой связи не покажется странным, что немецкая разведка тайно рылась в архиве А.Беляева[67] в оккупированном Пушкине, под Ленинградом. Особенно если учесть, что А.Беляев был в тесной дружбе с К.Циолковским, что последний после прихода Гитлера к власти прервал переписку с сотрудниками В. фон Брауна, которую они настойчиво поддерживали, и информация из Калуги прекратилась; что патриарх ракетного дела в предисловии ко второму изданию «Прыжка в ничто» высоко оценил научную сторону романа. Известный писатель и ученый Ж.Бержье, участник Сопротивления, рассказывает, что гестапо конфисковало у него при аресте библиотеку научно-фантастической литературы. В ней, к слову сказать, было немало книг советских авторов.[68] Из книги Ж.Бержье «Секретные агенты против секретного оружия», а также из других источников известно, что американских разведчиков обязывают читать научную фантастику и она составляет значительную часть обширных книжных фондов ЦРУ. В руки Ж.Бержье попался циркуляр госдепартамента, предписывавший достать экземпляр книги А.Беляева «Борьба в эфире» (библиографическая редкость).[69] 67 О.Орлов — Биографический очерк об А.Беляеве. / А.Беляев — Собр. соч. в 8 тт., М.: Мол. гвардия, 1964. с.516. вернуться 68 Ж.Бержье — Советская НФ литература глазами француза, с.411. вернуться 69 Там же. с.412. https://litlife.club/books/129362/read?pa... *** "Кто не читал или не видел в кино сказку "Огниво", про бывалого солдата? Так вот, отец рассказывал ее мне, а потом, когда она кончилась, стал выдумывать новые приключения про солдата, которого стал называть Солдат Яшка — Медная пряжка. Много всяких сказок прочла я в детстве, и русских, и других народов, но таких смешных чудес, как в папиной сказке, нигде не читала. Ну где можно прочесть про чертей и чертиков, которые бы дружили с людьми? И о Бабе-Яге, которая от старости разучилась колдовать и у нее все получалось наоборот? Смешная была сказка и удивительная....Солдат Яшка подружился в лесу с чертенятами, с Бабой-Ягой, которая по старости разучилась колдовать, а также в лесу жил колдун Ю-Ю, который когда учился читать, то кроме буквы Ю ничего не выучил." https://www.proza.ru/2015/02/09/868 Воспоминания Светланы Александровны Беляевой. "Дочь писателя, Светлана Беляева, припомнила сказку о Яшке Медной Пряжке — сказку бесконечную, которую отец рассказывал ей каждый вечер, когда она ложилась спать, а засыпать не хотела, — а его жена, Маргарита Константиновна, пересказала мне длинное продолжение «Человека-амфибии», — как его думал писать сам Беляев..." О. Орлов На сегодняшний день остаются в розыске: Из четырех очерков 1913 года, упоминаемых исследователями «из заграничных впечатлений» по подшивке «Смоленского вестника» удается найти два: «Прогулки на гидроаэроплане»[21] и «Восхождение на Везувий»[22]. Но, увы, нет ничего, напоминающего прогулки по раскопанным улицам Помпеи, рассказ о «…плавании на гондолах Венеции, о посещении замка Иф или квартала бедняков Сан-Лоренцо…». Это позволяет предположить, что Беляев сотрудничал с еще каким-либо изданием, где можно будут опубликованы эти очерки. 1933 «Алхимики, или Камень мудрецов» (Пьеса в стихах) 1935 «Дождевая туча» (Пьеса) 1941 «Роза улыбается» (Рассказ) 1939-1941 (?) "Чёрная смерть" (Рассказ) Зимой 1939 года Беляев работает над романом «Пещера дракона» и обдумывает книгу о биологических проблемах, знакомясь с работой Института мозга, с трудами Павлова, Бехтерева. В феврале 1938-го он уверял, что «задумал повесть о достижениях астрономии и роман о будущем советской медицины»[374]. {см. "Лабораторию Дубль-Вэ"} В марте 1939-го сообщил, что: «…работает над „Пещерой дракона“. В этом романе особое внимание будет уделено транспорту будущего, его герои — молодые ученые — опустятся в глубины океана, взойдут на высочайшие горы, полетят на астероиды. На очереди стоит также книга об интереснейших биологических проблемах, над разрешением которых работает институт мозга»[375]. Вероятно, «будущее советской медицины» ковалось в Институте мозга… А в апреле 1941-го совершенно неожиданно стало известно, что: «…скоро выйдет из печати в издательстве „Советский писатель“ новый научно-фантастический роман А. Р. Беляева — „Ариэль“ (летающий человек)»![376] Работу же над «медицинским» романом писатель, видимо, забросил, поскольку теперь: «…в плане работ — жизнь на Марсе. Александр Романович хочет заселить эту планету мыслящими, развитыми, культурными существами, живущими в условиях развернутого (так!) коммунистического общества»[377]. Больше ничего об этих сочинениях не известно, можно лишь предположить, что «марсианский» роман — это новый этап работы над «Пещерой дракона»… вернуться 374 Кремнев Г. Указ. соч. С. 4. вернуться 375 Белевич Б. Заметки читателя: А. Р. Беляев // Большевистское слово. 1939. № 34. 16 марта. С. 4. вернуться 376 Головко С. Указ. соч. С. 4. вернуться 377 Там же. ЗБС. АБ. 2013 В 1936-1937 гг. по свидетельству директора ленинградского отделения издательства «Молодая гвардия» Г. И. Мишкевича, Александр Романович работал над романом под условным названием «Тайга» – «о покорении с помощью автоматов-роботов таежной глухомани и поисках таящихся там богатств». Роман не был закончен, но сюжет о сухопутном корабле-вездеходе позже вошел в роман Беляева «Под небом Арктики» (в книге вездеход назывался «Тайга»). В 1940-м году писатель набрасывает либретто для еще одного – технического – фильма «Покорение расстояний» Беляев начал писать книгу о Циолковском (рукопись во время войны затерялась). Была почти закончена книга о жизни К. Э. Циолковского. ...для ЖЗЛ, но её отвергло издательство из-за некоторых мистических черт "небожителя", приданных Беляевым Циолковскому (1940?) "Сказал, что пишет сценарий «Когда погаснет свет» /1929-40/, уже кончает его, а потом «заберется на долгое время на Марс». Л. Подосиновская Одна из знакомых Николая Павловича очень хотела знать от самого автора о дальнейшей судьбе Ихтиандра, героя романа «Человек-амфибия». Александр Романович придумал, специально для нее, такой конец: Ихтиандр добрался до старого друга профессора Сальватора. Там Ихтиандр встретил такую же девушку. Они поженились, и у них родились дети-амфибии. Светлана Беляева. ВОСПОМИНАНИЯ ОБ ОТЦЕ. http://eva-sova07.narod.ru/p0151.htm Публицист Федор Морозов считает, что смерть писателя вполне могла быть связана с тайной Янтарной комнаты. Дело в том, что последняя вещь, над которой работал Беляев, была посвящена именно этой теме. Никто не знает, что он собирался написать о знаменитой мозаике. Известно только, что Беляев еще до войны многим рассказывал о своем новом романе и даже цитировал знакомым некоторые отрывки. https://fantlab.ru/blogarticle52764 karaby авторитет сообщение 28 июня 2018 г. 06:55 цитировать | В журнале "На суше и на море" (М., Мол. гвардия) в № 12 за 1929 анонс: 
https://fantlab.ru/forum/forum14page1/top... 
Вс. Воеводин, 1946 https://fantlab.ru/work889864 Б. Ляпунов, "Александр Беляев" Изд-во Советский писатель, М., 1967 г. http://az.lib.ru/b/beljaew_a_r/text_1967_... Здесь было бы уместно, очевидно, вспомнить о неумышленном превращении в “иностранца”, приключившемся в 1928 году с Александром Романовичем Беляевым: его рассказ “Сезам, откройся!!!”, подписанный псевдонимом “А. Ром”, был из “Всемирного следопыта” перепечатан другим популярным нашим журналом — ленинградским “Вокруг света” — уже как истинно переводной. При этом “А. Ром” превратился в “А. Ромс”, соответственно изменилось и название рассказа: “Электрический слуга”. И в годовом оглавлении рассказ, естественно, попал в раздел “Повести и рассказы иностранных авторов”... (из статьи В. Бугрова "И выдумали самих себя!" / Уральский следопыт. — 1970. — № 7. — С. 72-77 *** Фантаст А. Р. Беляев, автор романа "Человек-амфибия", рассказ "Сезам, откройся!" подписал "А. Ром", использовав своё отчество Романович. Впоследствии этот рассказ был напечатан в журнале "Вокруг света" уже как перевод с английского; автором значился А. Ромс... В. Дмитриев. Скрывшие своё имя. М. Наука. 1977 *** он же: Сезам, откройся! // Всемирный следопыт. 1928. № 4. С. 286–297 [Подпись: А. Ром]. Указ. соч. [Под назв.: «Электрический слуга»] // Вокруг света. Л. 1928. № 49 [Подпись: Ромс]. [Опубликованный в ленинградском журнале «Вокруг света» (1928. № 49. С. 7—11) рассказ «Электрический слуга» представляет собой обратный перевод с иврита из нью-йоркской еврейской газеты]. Зеев Бар-Селла. Александр Беляев . 2013 Наиболее вероятно, что он печатался в газете "Моргн фрэйхайт". Популярной ежедневной газетой на идиш в США была «Морнинг фрайхайт», основанная в 1922 г. как орган еврейской секции компартии США. Ее редактором долгое время был М. Ольгин (в 1925–28 гг. — вместе с М. Эпштейном). Уровень журналистики в газете был высок. На ее страницах выступали многие еврейские писатели США: Х. Лейвик, М. Л. Гальперн, Д. Игнатов и другие. Газета неизменно поддерживала политику Советского Союза. М.Ольгин (Мойше-Иосиф Новомисский) Жёлтая смерть «Вокруг света» (Ленинград) 1929 год №8 
https://fantlab.ru/blogarticle40759 https://fantlab.ru/blogarticle62035
|
| | |
| Статья написана 11 августа 2019 г. 00:07 |
Предыдущая статья https://fantlab.ru/blogarticle40759
(А. Ром) "Сезам, откройся", *Всемирный следопыт* 1928, №4; то же под названием "Электрический слуга", *Вокруг света* Ленинград, 1928, №49 Александр Беляев, собрание сочинений, т. 8, М. Мол. гвардия, 1964, библиография (составитель Б. Ляпунов) с. 519 *** В том же году появился еще один рассказ -- "Сезам, откройся!!!", подписанный одним из псевдонимов Беляева -- А. Ром. Это юмореска о наказанной скупости. Богач, не доверяющий даже банку, держит все свои капиталы дома. А его старому слуге уже пора на покой. Кто же заменит старика? Механические слуги-роботы! Но в металлических футлярах прячутся не автоматы, а ловкие мошенники. И ночью из сейфов богача исчезают все ценности...
С этим рассказом Беляева произошел курьезный случай. Он был напечатан в ленинградском журнале "Вокруг света" под названием "Электрический слуга" как перевод из американской газеты, издававшейся на древнееврейском языке. Рассказ, таким образом, совершил "путешествие" за границу и вернулся обратно уже в качестве зарубежной новинки... Борис Ляпунов "Александр Беляев" Критико-биографический очерк. 1967 http://az.lib.ru/b/beljaew_a_r/text_1967_... Здесь было бы уместно, очевидно, вспомнить о неумышленном превращении в "иностранца", приключившемся в 1928 году с Александром Романовичем Беляевым: его рассказ "Сезам, откройся!!!", подписанный псевдонимом "А. Ром", был из "Всемирного следопыта" перепечатан другим популярным нашим журналом — ленинградским "Вокруг света" — уже как истинно переводной. При этом "А. Ром" превратился в "А. Роме", соответственно изменилось и название рассказа: "Электрический слуга". И в годовом оглавлении рассказ, естественно, попал в раздел "Повести и рассказы иностранных авторов"... Бугров Виталий. …И выдумали самих себя! // Уральский следопыт. — 1970. — № 7. — С. 72-77. http://www.e-reading.club/bookreader.php/... Сезам, откройся! // Всемирный следопыт /М.-Л./ . 1928. № 4. С. 286–297 [Подпись: А. Ром]. Указ. соч. [Под назв.: «Электрический слуга»] // Вокруг света. Л. 1928. № 49 [Подпись: Роме]. [Опубликованный в ленинградском журнале «Вокруг света» (1928. № 49. С. 7—11) рассказ «Электрический слуга» представляет собой обратный перевод с иврита из нью-йоркской еврейской газеты] Бар-Селла Зеев. Александр Беляев . 2013 e-reading.club *** Karavaev авторитет Ссылка на сообщение 2 января 2016 г. 21:16 цитата ameshavkin По тексту вполне похоже на обратный перевод. Слова другие, конструкции другие. Похоже, довольно похоже. Я их вчера целиком сравнил, следопытовский вариант полнее и у них практически отсутствуют одинаковые предложения. https://fantlab.ru/forum/forum15page1/top... Судя по оригиналу рассказа, подпись не А. Роме, а А. Ромс Не указано, что это чей-то перевод, и откуда взят его оригинал скан страницы рассказа — Алексея Караваева Разночтения в именах: Эдуард Гане — Эдуард Ганс, Мичель — Митчель, Иоганн — Иоанн... *** 
*** Всемирный следопыт 4/1928 СЕЗАМ, ОТКРОЙСЯ! Рассказ А. Рома ОТ РЕДАКЦИИ «Хороший слуга должен быть, как машина», — говорит герой рассказа «Сезам, откройся!», фабрикант на покое Гане, отражая в этих словах взгляды своего класса. Подавление личности рабочего, превращение его в «живую машину» и, с другой стороны, «очеловечение» машины, создание дешовых, покорных и послушных «механических слуг»— мечта всякого капиталиста-эксплоататора. И если известный фабрикант Форд работает в первом направлении, автоматизируя труд человека до механичности машины, то американская компания Вестинггуз занялась изготовлением «очеловеченных машин». Р. Ж. Венелей, один из инженеров этой компании, изобрел машины, которые — как сообщали недавно иностранные газеты — не только повинуются словесным приказаниям человека, но и дают звуковые ответы на задаваемые вопросы. Некоторые из этих механических слуг уже приняты «на работу» в военное ведомство САСШ. Механический слуга обслуживает резервуар городского водопровода, сделав ненужными рабочих, которые следили за уровнем воды. По словесному приказу «Сезам, откройся!» механические слуги открывают двери, пускают в ход электрический вентилятор и т. п. Особый интерес это изобретение представляет в том отношении, что управлять механическими слугами возможно даже на расстоянии — тем же звуковым приказом. Не только домашняя хозяйка, находясь в гостях, может приказать «слуге» вымести пол или проветрить комнату, но даже инженер, не выходя из своего кабинета, получает возможность управлять машинами завода, быть в курсе хода работы, выключать отдельные механизмы и т. д. Все это достигается при помощи телефона в комбинации с принципом беспроволочного телеграфирования. Это изобретение — одна из технических сказок наших дней, воплощенная в жизнь «научная фантастика»; разумеется, оно имеет огромное культурное значение: применение «очеловеченных машин» в области, например, опасных и вредных профессий или на работах в опасной обстановке — вот одно из направлений, по которым должно было бы развиваться новое изобретение в рамках организованного хозяйства, — по которому оно, несомненно, и пойдет у нас, в СССР. Но в капиталистических странах «механический раб» не может не явиться конкурентом живого рабочего, а поэтому такое изобретение должно там повести лишь к обострению классовых противоречий. История дает яркий пример подобного обострения — в эпоху появления первых машин и первых фабрик, вытеснивших мануфактуры построенные по принципу машинизированного разделенного труда массы людей (как те, в свою очередь, побороли некогда труд неорганизованных мастеров-одиночек). В рассказе А. Рома рисуется момент вторжения «механических слуг» в домашний быт. Несмотря на ограничение поля действия рассказа рамками частного дома, в трагикомедии Гане и его слуги уже можно предугадать зародыши будущих классовых конфликтов, в связи с появлением на рынке труда «железных рук» очеловеченной машины… I. Больное место Эдуарда Гане. — Вы начинаете стареть, Иоганн, — ворчливо сказал Эдуард Гане, отодвигая кресло. Лакей с трудом опустился на колени, подавляя вздох, и начал подбирать упавшие с подноса кофейник, серебряный молочник и чашку. — Зацепился за угол ковра, смущенно проговорил он, медленно поднимаясь. Эдуард Гане, выпятив толстую, синюю нижнюю губу, неодобрительно смотрел на пятно от разлитого кофе, и с упрямством старика сказал еще раз: — Вы начинаете стареть, Иоганн! Сегодня утром, одевая меня, вы никак Не могли попасть отверстием рукава в мою руку. Вчера вы разлили воду для бритья… На каменном, бритом лице Иоганна промелькнула тень печали. То, что говорил Гане, было правдой — Иоганн начинал стареть и даже дряхлеть. Но это была горькая правда. Семьдесят шесть лет— не шутка, и из них пятьдесят пять было отдано служению Эдуарду Гане, который только на шесть лет был моложе слуги. Пора на покой. Иоганн имеет кое-какие сбережения. На его век хватит. Но что он будет делать, оставив службу? Его старое тело, как машина, справляется с привычной работой обслуживания другого человека. На себя же, — Иоганн знал это, — у него нехватит сил. И он привык, сжился с этим старым брюзгой Эдуардом Гане. Иоганн поступил к нему еще в Ганновере, откуда они приехали в Новый Свет искать счастья пятьдесят лет назад. Эдуарду Гане повезло. Он нажил большой капитал, и десять лег назад, после легкого удара, продал свои текстильные фабрики, выстроил в окрестностях Филадельфии загородную виллу, в стиле немецкого замка, и удалился на покой. Полсотни лет не сделали из Гане американца. Он остался немцем в своих вкусах, привычках, во всем. Дома с Иоганном он говорил только по-немецки. Настоящее имя Иоганна было Роберт, но Гане признавал для слуги только одну «кличку»: Иоганн, и в конце концов, старый лакей сам забыл свое первое имя… Как многие старые холостяки, Эдуард Гане был не чужд странностей. В домашнем быту он не признавал новшеств. В его замке время, казалось, остановилось. Гане не выносил электрического света, который, по его мнению, портит зрение. Во всех комнатах горели керосиновые лампы, а в кабинете, на письменном столе, стояли свечи под зеленым абажуром. О радио старый Гане не мог слышать. «Довольно того, что через меня проходят радиоволны, — говорил он. — От них у меня усиливаются подагрические боли. Непременно надо будет сделать на крыше и стенах дома радиоотводы. Я не желаю, чтобы через меня проходили звуки какой-нибудь пошлой шансонетки». Гане не переносил также езды на автомобиле. В его конюшне стояла пара выездных лошадей, и в редкие посещения города он появлялся в старомодной карете, возбуждая удивление прохожих. Но эти выезды он совершал не более двух раз в год. Зато каждое утро, с немецкой пунктуальностью, Гане прогуливался по саду, опираясь на руку Иоганна. И когда они шли так по усыпанной песком дорожке, рука об руку, с черными тростями в руках, незнакомый человек затруднился бы сказать, кто из них хозяин и кто слуга. За долгую совместную жизнь Иоганн как бы сделался двойником Гане, усвоив все его жесты и манеру держаться. Иоганн казался важнее, так как он был старше и брился, как истый, американец, а у Гане были небольшие бачки. И только внимательный взгляд мог по костюму отличить хозяина: у Гане сукно было значительно дороже. Иоганн очень любил эти прогулки. Неужели им должен притти конец? Нет, этого не может быть. Никто лучше Иоганна не знает привычек Эдуарда Гане, никто не вынесет его старческого брюзжания. Эта мысль несколько успокоила Иоганна, и он, с едва заметной улыбкой на высохших губах, но внешне покорно сказал: — В таком случае, господин Гане, вам придется поискать мне заместителя… Молодой человек, конечно, справится лучше меня… — Что-о? Молодой человек? Вы решили сегодня извести меня, Иоганн! Принесите мне кофе… Иоганн бодрящейся походкой вышел, подергивая в коленях ногами. За дверью лицо его утратило каменное выражение. Он улыбнулся во весь рот, обнаружив искусственные зубы безукоризненной белизны. Иоганн попал в самое больное место Эдуарда Гане. Гане не выносил слуг вообще, а молодых — в особенности. В своей вилле он держал самое необходимое количество слуг: садовника, — он же был кучером, и повара-китайца. Обоим было по пятьдесят лет. Женской прислуги не было. Белье отдавалось в стирку на соседнюю ферму. Оттуда же приходила старая женщина, когда нужно было навести порядки в доме. Повар и садовник жили во флигеле, а Иоганн помещался в небольшой комнате, рядом со спальней Гане, готовый во всякое время дня и ночи притти на зов хозяина. II. Невероятное предложение. После утреннего кофе, Эдуард Гане и Иоганн совершали обычную прогулку по саду. Опираясь друг на друга, как два старые, подгнившие дерева, они медленно шли по дорожке, от времени до времени отдыхая на удобных садовых скамейках. — Вы предлагаете, Иоганн, нанять нового слугу, молодого. Разве год назад: мы не сделали этого опыта? И что же? Я не знал, как отделаться от этого молодого человека. Правда, он не бил посуды и быстро попадал в рукава, одевая меня. Он не зацеплялся за ковры и не портил мне дорогих ковров, как вы, Иоганн… Иоганн терпеливо ожидал, когда последует «но». — Он все делал быстро и хорошо. Но ведь это же невозможные люди… современные слуги, молодые! Каждое слово обдумывай, чтобы не обидеть их и не нарваться на грубость. Лишний раз не позови. Ночью… у меня подагра разъигралась, зову его, а его и след простыл! Нет! Гулять отправился! Воскресенье придет — давай ему отпуск…. И чем все это кончилось? Нагрубил и ушел. Хорошо еще, что не зарезал, не ограбил… Присядем, Иоганн, у меня что-то нога… К дождю, вероятно… И усевшись на скамью, Гане тяжко вздохнул: — Нет больше хороших слуг, Иоганн. Умирает эта порода. Хороший слуга должен быть, как машина. «Сядь!» — Сел. — «Встань!» Встал. — «Подай!» — Подал. И все молча, четко, ловко. И чтобы никаких там «сознаний личности», обид. Мало ли что старый человек сказать может, когда у него и тут ломит, и там болит?.. Нет, Иоганн, это не выход. — Можно нанять постарше, — самоотверженно давал советы Иоганн, — так, лет пятидесяти, чтобы крепкий был, да только без молодого шала. — Да где их достать таких? Такими дорожат. Ведь я бы вас не отпустил, Иоганн, когда вам было пятьдесят, если бы кто захотел переманить вас к себе. Так и каждый хозяин. Да-и трудно при выкать к новому человеку, а ему — ко мне. Оба замолкали, подавленные безвыходностью положения. — Если женщину, постарше? — Вы решительно хотите доканать меня, Иоганн. Неужели вы не знаете, что каждая женщина, поступая в услужение к старому, одинокому, богатому человеку, норовит прибрать его к рукам, женить на себе, вогнать в гроб и выйти замуж за молодого. Нет, нет, избави меня бог. Я еще жить хочу. Уж лучше с вами буду век коротать, Иоганн… На душе Иоганна отлегло. Он не знал, что впереди предстоит новое испытание… На нижней дорожке послышался скрип песка под чьими-то тяжелыми шагами. Иоганн и Гане насторожились. Гане не любил посетителей. И надо же было кому-то притти во время прогулки! Дома можно не принять, а здесь он был беззащитен перед вторжением непрошенного гостя. Гане измерил расстояние до дома… Нет, не успеть дойти… Из-за поворота дорожки уже виднелась чья-то голова в котелке. Еще несколько шагов — и неизвестный предстал перед Гане. Это был плотный солидный человек, лет сорока, в безукоризненном костюме, с уверенными, корректными манерами. — Могу я видеть мистера Эдуарда Гане, — спросил неизвестный, оглядывая сидящих и стараясь угадать, кто из них Гане. Иоганн скромно опустил глаза, хотя, как всегда, он был польщен этим замешательством посетителя. — Я Эдуард Гане. Что вам угодно? — спросил Гане, не приглашая незнакомца сесть. Посетитель учтиво приподнял котелок и ответил: — Джон Мичель, представитель электро-механической компании Вестингауз. Я осмелился побеспокоить вас, чтобы сделать вам очень интересное предложение… — Если бы вы даже были представителем самого Форда, я не приму вашего предложения, — ворчливо перебил его Гане. — Ват уж десять лет, как я отстранился от всякой коммерческой деятельности и не желаю… — Но я совсем не предлагаю вам вступить в дело, — в свою очередь перебил его посетитель. — Мое предложение совершенно иного свойства, и если вы будете любезны одну минуту выслушать меня… Эдуард Гане беспомощно посмотрел на кусты роз, перевел взор на цветущие глицинии, окружавшие зеленым каскадом садовую беседку, и, наконец, возвел глаза вверх… Потом покосился на край скамейки и с зловещей любезностью сказал: — Садитесь. Я вас слушаю. Незнакомец притронулся к шляпе и с достоинством уселся на скамью. И тут… тут случилось чудо. Незнакомец заговорил и с первых же слов приковал внимание Гане и Иоганна к тому, о чем он говорил: — Богатый, пожилой, воспитанный джентльмен не может обойтись без прислуги. Но как трудно в наш век найти хорошего слугу! Старые, преданные слуги, под влиянием неумолимого закона природы, все больше дряхлеют, — Джон Мичель выразительно посмотрел на Иоганна, — а на смену их нет никого. Молодежь развращена профессиональными союзами, партиями, федерациями. Их требования, их капризы невыносимы. Притом, вы никогда не гарантированы, что один из таких молодчиков не перережет вам в одну прекрасную ночь горло и не убежит с вашими драгоценностями. Даже женщины не безопасны, в особенности— для старых холостяков. Наймешь какую-нибудь экономку, и не успеешь оглянуться, как окажешься у нее под башмаком. «Что за чертовщина, — подумал Гане. — То ли он подслушал, то ли это в высшей степени странное совпадение»… А Мичель продолжал свою загадочную речь: — Да, о найме новых слуг приходится забыть. Но вместе с тем, и без слуг обойтись нельзя. Домашний уют пропадает. Везде пыль, по углам пауки ткут паутину. Но это еще не все. Подумали ли вы, мистер Гане, о том печальном моменте, когда ваш старый слуга, — я не ошибаюсь, это он сидит с вами? — когда ваш старый слуга не придет на ваш зов потому, что он не в силах будет, от старческой слабости, подняться с кровати? И вы останетесь один, беспомощный и жалкий… Думал ли об этом Гане! Эта мысль преследовала его по ночам, как кошмар. И Гане не один раз вызывал Иоганна ночью лишь для того, чтобы убедиться, что слуга еще может дотащиться до него, и с волнением прислушивался, как Иоганн, кряхтя и сопя, поднимал с кровати свое старое тело… — Вам некому будет подать таз с водой, принести кофе, — продолжал терзать Гане посетитель. — Вы будете лежать в своей кровати, а пауки — отвратительные, мохнатые пауки — будут спускаться вам прямо на голову, и обнаглевшие крысы начнут прыгать по одеялу… Гане снял шляпу и отер платком лоб: «Это бред какой-то!..» — Что же вы хотите, — спросил он с отчаяньем и тоской в голосе. — Зачем вы говорите мне все эти ужасы? Мичель посмотрел на Гане уголком глаз и остался доволен наблюдением. Клюнуло! Он как будто не расслышал вопроса. Не спеша закурил сигару, окинул рассеянным взглядом сад и сказал: — Хорошенькая у вас вилла. Уютный уголок. Здесь можно беспечально провести остаток жизни, если только… — Я просил бы вас держаться ближе к цели вашего визита, — нетерпеливо сказал Гане. — …если только иметь хороших, надежных слуг, которые повинуются вашему голосу, немы, как рыба и послушны вам, как ваши собственные мысли, — докончил Мичель. И повернувшись к Гане, он сказал: — Вот за этим самым я и пришел к вам. Я могу предложить вам…..таких идеальных слуг. Разговор неожиданно был прерван появлением собаки — черного пинчера, выбежавшего из дома садовника. Собака быстро подбежала к Гаке, но увидав чужого, заворчала и оскалила зубы. Мичель опасливо поджал ноги. — Джипси, на место! — прикрикнул Гане, и собака, с ворчаньем, улеглась под скамейкой. Мичель поморщился. — С детства не переношу собак, — сказал он. — Однажды от них я очень сильно пострадал. А других у вас нет? — Только эта. Не беспокойтесь, она не укусит. Так вы говорили, что можете предложить мне идеальных слуг… Но, если не ошибаюсь, вы назвали себя представителем фирмы Вестингауз. И в то же время вы— комиссионер по найму слуг? — В то же время и от той же фирмы. — С каких это пор фирма Вестингауз… — С тех самых, как она стала изготовлять слуг, идеальных слуг. «Это какой-то сумасшедший», — подумал Гане, с новой тревогой поглядывая на посетителя. Мичель заметил тревогу в глазах Гане, и с улыбкой ответил: — Вас это, может быть, поразит, но это так. Фирма Вестингауз изготовляет механических слуг. Комбинация телефона с принципами беспроволочного телеграфирования— только и всего. Ваше приказание передается вибрационной волной в девятьсот колебаний в секунду и даже в тысячу четыреста колебаний. Эти колебания воспринимаются особыми вилочками, вилочки переменяют пазы в машинном слуге, и он выполняет приказание. Я не буду утомлять вас техническими описаниями. Важно то, что механические слуги будут выполнять все ваши приказания. — Что же они… в виде людей? — спросил Гане. — Есть разные, — ответил Мичель. — Некоторые из этих механических слуг представляют собою просто скрытый аппарат. Довольно вам будет отдать приказ, и такой аппарат зажжет электрические лампочки, пустит в ход электрический веер, осветит комнату прожектором, зажжет сигнальную лампу, приведет в действие электрическую метлу или пылесос. Наконец, откроет вам двери. Довольно вам будет сказать, как в сказке из «Тысячи одной ночи»[34]), — «Сезам, откройся!» — и дверь немедленно откроется, впустит вас и закроется за вами. — Как в сказке?.. Гм!.. А вы знаете сами эту сказку? — спросил Гане. — Признаться откровенно, забыл, — ответил Мичель. — Если память не изменяет мне, — сказал Гане, — в этой сказке говорится об одном человеке, который, сказав эти слова «Сезам, откройся!» — вошел в пещеру, полную сокровищ, но войдя, забыл волшебное слово; каменные стены сомкнулись за ним; он не мог выйти обратно и был настигнут разбойниками… — Значит фирма Вестингауз усовершенствовала арабские сказки. Если вы забудете волшебное слово, вам довольно будет нажать электрическую кнопку, и дверь откроется. Этого, надеюсь, вы не забудете! Компания берет на себя полную гарантию за исправность своих механических слуг. Мы берем все расходы на себя и не удержим с вас ни одного доллара из задатка, если слуги не удовлетворят вас. Разрешите принять от вас заказ? — Так — сразу — я не могу решить. Для меня это слишком необычное предложение. — Тогда мы сделаем вот как. Надеюсь, вы не откажете мне продемонстрировать некоторых из наших механических слуг. Это вам ничего не будет стоить. — Я право, не знаю, что вам сказать… Мичель, как будто дело было уже решенным, поднялся, откланялся и сказал: — Завтра утром, с вашего разрешения, я буду у вас. — И он ушел, сопровождаемый лаем собаки, выскочившей из-под скамейки. III. Испытания Иоганна еще не кончились. В эту ночь Иоганн и его хозяин спали очень плохо. Предложение Мичеля было заманчиво, но Эдуард Гане боялся всяких новшеств. Страшные же картины одиночества пугали его еще больше. И когда он забывался в тревожном сне, ему казалось, что он лежит один, без слуги, пауки спускаются ему на голову, а по одеялу бегают крысы. Иоганна преследовали еще более страшные кошмары: в правый бок дул холодом электрический вентилятор, потом вдруг откуда-то выскакивала огромная механическая метла и выметала его из комнаты… Иоганн убегал от нее, но не мог открыть дверей и с ужасом кричал — «Сезам, откройся!..» Утром после завтрака пришел Мичель с рабочими, которые принесли ящики с механическими «слугами» и принялись за работу. — Будьте добры познакомить меня с расположением вашего дома, — сказал Мичель, обращаясь к Гане. — Из этой гостиной, — объяснял хозяин, — дверь ведет в мою спальню. В правой стене спальни — дверь в кабинет, а в левой — две двери: одна — в комнату Иоганна, а другая — в ванную. — Прекрасно. С этих дверей мы и начнем электро-механизацию вашего дома. К вечеру все будет готово. В то время, как рабочие снимали двери и вделывали в стены механизмы, Мичель объяснял назначение других аппаратов: — Вот этот ящик на колесиках, с круглой щеткой на конце, и есть механическая метла. Вы ставите ее вот так, поворачиваете вот этот рычажок — и метла готова для работы. Скажите ей — «Мети!» — Мети! — визгливо крикнул Гане взволнованным голосом. Но метла не двигалась. — Ее механизм реагирует на более низкие колебания звука, — объяснял Мичель. — Нельзя ли взять тоном ниже. — Мети!.. — Еще ниже. — Мети! — пробасил Гане. И метла пришла в действие. Колесики ящика закрутились вместе со щеткой в виде вала, и механическая метла прошла по большой комнате, как трактор по полю, осторожно обходя препятствия, дошла до конца стены, сама повернула обратно и пошла по новой полосе… — Под щеткой находится пылесос. Таким образом, вся пыль собирается внутри ящика и потом выбрасывается, — продолжал объяснения Мичель. Метла вымела уже половину комнаты, когда произошло маленькое происшествие. В комнату вбежал Джипси и отчаянно залаял на метлу. В тот же момент колесики метлы заработали с необычайной быстротой и метла, как бы спасаясь от собаки, начала, выписывая восьмерки, метаться по комнате, преследуемая собакой. Иоганн и его хозяин, стоявшие по середине комнаты, от ужаса перед столкновением с взбесившейся метлой, сразу помолодели на сорок лет, и начали с неожиданной быстротой увертываться от механического врага. Несколько раз метла едва не налетела на них, но они, делая прыжки, достойные Дугласа Фербэнкса, спасались. Однако, неожиданным поворотом метла задела Иоганна, он упал на пол, растянувшись во всю длину своего долговязого тела, и метла проехала через него — впрочем без особых повреждений. Она лишь задрала фалды его фрака, вычистила попутно спину и подняла вверх волосы на затылке. С этой необычайной прической он поднялся с пола и бросился к дивану, где уже стоял его хозяин. Метла, преследуемая собакой, начала метаться но комнате… На повороте она задела Иоганна… А Мичель, размахивая руками, гонялся следом за собакой и неистово кричал: — Уберите собаку! Уберите собаку!.. Приключение окончилось так же неожиданно, как и началось. Метла, изменив фигуру восьмерки на круг, промчалась вокруг комнаты и остановилась. Мичель вытер лоб и сказал, обращаясь к Гане. — Мне очень неприятно, но здесь во всем виновата собака. Дело в том, что механизм метлы, как я уже сказал, реагирует на звуки. Собачий лай, заставив вилочки вибрировать слишком сильно, вызвал все эти неожиданные явления. Придется удалить собаку. Что же касается метлы, то исправления сейчас же будут сделаны. Монтер подошел к метле, открыл дверцу ящика, повозился несколько минут, и метла была вновь в полной исправности. Иоганн увел собаку и запер ее в дальней комнате, а успокоившаяся метла благополучно домела комнату. — Видите, как это удобно, — говорил Мичель. — Ваш верный, старый Иоганн будет управлять механическими слугами и с их помощью еще долго будет служить вам… Хитрый Мичель считал нужным задобрить Иоганна, основательно опасаясь его влияния на хозяина. Над кроватью и письменным столом Гане были сделаны электрические вентиляторы, которые начинали работать по одному словесному приказу. К вечеру все было готово. Эффект самооткрывающихся дверей так понравился Гане, что заставил его забыть неприятный случай с метлой. — Присмотритесь к вашим механическим слугам, — сказал на прощание Мичель. — И когда вы привыкнете к ним, я уверен, что они станут для вас совершенно необходимыми. Вы будете удивляться, как могли жить без них раньше. Я навещу вас через несколько дней… И уже у двери он еще раз напомнил о необходимости убрать из дому собаку: — Только в этом случае я могу отвечать за исправность механизмов! Предубеждение Гане перед новшествами было сломлено неоспоримыми преимуществами новых механических слуг. Когда Мичель и рабочие ушли, он занялся испытанием: — Мети! — приказывал он метле, и метла безукоризненно выполняла свою работу. — Вентилятор! — говорил он, обращаясь к небольшим пропеллерам, установленным над кроватью. И вентиляторы, для которых был проведен электрический ток из флигеля, — начинали с усыпляющим, тихим шумом свою освежительную работу. Но двери особенно восхищали Гане. До позднего вечера он ходил из комнаты в комнату и, останавливаясь перед закрытыми дверьми, повторял. — Сезам, откройся! И двери, послушные его голосу, бесшумно открывались и медленно закрывались за ним: — А ведь, это, действительно, как в сказке! — говорил восхищенный Гане. — Мичель не обманул. Как вы полагаете, Иоганн? — Да, это не плохо, господин Гане! — Старый Иоганн говорил искренне. Он уже примирился с вторжением в дом механических слуг. Облегчая его работу, они не угрожали ему лишением места. «Приносить кофе и попадать в рукав они все-таки не могут!» — думал Иоганн, обрадованный тем, что механические слуги все же не могут вполне заменить живого человека. Он не знал, что его испытания еще не кончились… Вечером, улегшись в кровать, Гане заставил вентиляторы освежить его нежной струей воздуха и, засыпая, сказал: — Теперь, по крайней мере, пауки не угрожают мне… IV. Механические слуги. На третий день, когда Гане только-что окончил завтракать, послышался шум автомобиля. Иоганн выглянул в окно и увидел, что к дому подъезжает на автомобиле Мичель в сопровождении грузовика. На грузовике были уложены длинные ящики, напоминающие гробы. Почему-то эти ящики взволновали Иоганна — быть может напоминанием о смерти, которое никогда не покидает старого человека. — Мичель приехал, — доложил Иоганн. Быстро отдав распоряжение слугам, Мичель вошел в комнату с развязностью друга дома: — Как поживают наши механические слуги? Вы довольны ими? — Да, благодарю вас, я вполне доволен ими, — ответил Гане. — Ну, а я не вполне, — ответил Мичель, весело улыбаясь. — Не угодно ли чашку кофе, мистер Мичель. Чем же не удовлетворяют вас механические слуги? — спросил Гане. — А вот чем, мистер Гане. Они имеют слишком ограниченный круг работ. Узкие специалисты, так сказать. Они не могут помочь вам одеться и не подадут вам кофе. У Иоганна от этих слов что-то повернулось в груди. Неужели Мичель… Иоганн не успел додумать свою мысль, как Мичель подтвердил его опасения. — Я не хотел пугать вас слишком необычайными новшествами, — продолжал Мичель. — Все эти «Сезамы» и механическая метла — детский лепет по сравнению с последними изобретениями компании Вестингауз. Я привез вам пару настоящих механических слуг. Они будут выполнять все ваши приказания, повинуясь вашему слову… Иоганн крякнул. Руки его задрожали, и поднос выпал из рук. — Не пугайтесь, Иоганн, — обратился к нему Мичель. — Вы все же будете необходимы. За механическими слугами нужен некоторый уход и присмотр. Вы только повыситесь в чине и будете мажордомом. А слуги станут выполнять за вас всю работу, которая вам не под силу. Неугодно ли взглянуть? Мичель, Гане и Иоганн вышли из дома. Рабочие уже сняли гробоподобные ящики, положили на землю и вскрывали крышки. Go смешанным чувством страха и любопытства Гане заглянул в ящики и увидал двух железных истуканов, напоминающих рыцарей, закованных в латы с ног до головы. Сочленения этих истуканов были соединены спиральными пружинами. Рабочие взяли за затылки этих мумий и подняли их несгибающиеся тела. Мичель подошел к «слугам» и ударил черной тростью по их лицам, издавшим металлический звон. Затем «слуг» поставили у подножья лестницы, ведущей в дом. Мичель подошел к ним и, осмотрев маленькие включатели, находившиеся на затылках «слуг», повернул их. Произошло чудо. С глухим щелканьем и треском, колени «слуг», изогнулись — и «слуги» начали взбираться по лестнице в дом. Но в этот момент опять откуда-то появился Джипси. С громким лаем, наскакивая и отлетая, он начал хватать одного «слугу» за ногу. И «слуга» вдруг дернул ногой и остановился. С глухим треском колени «слуг» изогнулись, и «слуги» начали взбираться по лестнице.. — Уберите собаку! — закричал неистово Мичель. Садовник схватил лающего Джипси и унес к себе. После этого «слуги» без остановки взошли по лестнице, дойдя до стены вестибюля, они повернулись и вошли в гостиную. — Стойте! — крикнул Мичель, следовавший за ними. Слуги остановились. — Вперед десять шагов! Поворот направо! Наклонитесь! Возьмите! Назад! Стойте! — командовал Мичель. «Слуги» выполняли все приказания» Они прошли через комнату, повернули к столику. Нагнулись, осторожными движениями взяли со столика лежавшие альбомы и принесли их Мичелю. Гане был поражен, Иоганн потрясен. — Видите, как это просто. Все, что вы не прикажете им, они выполнят. При чем, довольно лишь раз приказать им исполнить что-либо, например, сходить в буфет и принести закуску, как они будут делать это по одному приказу: «закуску!» или «кофе!» Иоганну останется только командовать ими, да от времени до времени смазывать механизм. И обратившись к рабочему, Мичель сказал: — Дайте масленку. Благодарю вас. Подойдите сюда, Иоганн и смотрите внимательнее. Обратившись к «слугам», Мичель приказал: — Нагнитесь! «Слуги» нагнулись. — Видите, Иоганн, маленькую дырочку в темени? Сюда пускайте масло. Механических слуг тоже надо кормить. Берите масленку. Да не бойтесь. Отчего у вас так дрожат руки? У Иоганна, действительно, дрожали руки, и он никак не мог попасть в дырочку. — Ничего, привыкнете, — ободрял его Мичель. И он продолжал демонстрировать механических слуг, заставляя их проделывать всевозможные вещи. «Слуги» убирали в комнате, приносили вещи, сняли с Мичеля смокинг и вновь надели. Все это они выполняли с безукоризненной точностью. — Они не только прекрасные слуги, но и незаменимые сторожа. Разрешите прейти в кабинет. И не дожидаясь ответа, Мичель сказал «слугам»: — Идите за мной! Гане был так поражен, что лишился воли, и сам шел следом за Мичелем, как механический слуга… Мичель прошел в кабинет и поставил слуг около несгораемого шкапа. Отойдя в сторону, он крикнул. — Тревога! В тот же момент слуги заработали руками с необычайной быстротой. — Тревога! — крикнул Мичель, и «слуги» заработали руками с необычайной быстротой!.. — Всякий бандит, который осмелится подойти к шкапу, будет убит и превращен в лепешку этими стальными рычагами! Хорошо? — спросил Мичель, обращаясь к Гане. — Даже слишком, — ответил побледневший Гане. — И в то же время, они кротки, как голуби. Попробуйте сами приказать им. — Нет, знаете, мне не надо этих слуг, — вдруг решительно заявил Гане. — Это слишком необычайно. И потом, что если эти слуги взбесятся, как взбесилась ваша механическая метла? Ведь от них спасения не будет! — Исключена всякая возможность, — быстро ответил Мичель. — Довольно вам сказать «стоп»! — и их механизм парализуется. За окном послышался шум отъезжавшего грузовика. Гане с беспокойством посмотрел в окно и сказал: — Позвольте, куда же он уезжает? Я не хочу механических слуг. Пусть рабочие увезут их обратно… — Простите, но я был так уверен в том, что «слуги» понравятся вам, что распорядился не ожидать меня… Впрочем, это можно исправить, если не хотите… И подойдя к окну, Мичель закричал: — Эй, эй, вернитесь! Но грузовик уже завернул за угол и скрылся. — Не слышат! Уехали… Ну, ничего, я приеду за ними завтра. Хотя надеюсь, вы за день настолько привыкнете к ним, что сами не пожелаете вернуть их. Позвольте попрощаться с вами. Мне нужно еще, доставить пару слуг на виллу Мансфельда. И пожалуйста, не беспокойтесь. Все будет прекрасно… — Но как же так?.. Приветливо кивнув рукой, Мичель выбежал из комнаты. — До завтра! — крикнул он из автомобиля — и уехал. Эдуард Гане и Иоганн остались одни, со страхом поглядывая на металлических истуканов, стоявших у несгораемого шкапа. — Вот так история, — топотом сказал Гане, опасаясь, как бы звук его голоса не привел в движение механических слуг. Сделав знак рукой, Гане на ципочках подошел к закрытой двери и негромко сказал: — Сезам, откройся! Дверь отворилась. Гане и Иоганн выскользнули из кабинета в спальню. Дверь закрылась за ними. Оба вздохнули с облегчением. — Только бы они не вышли оттуда, — опасливо сказал Гане тихим голосом. Он с ужасом вспоминал металлические руки, вращающиеся, как крылья мельницы. — Неприятная история… — А что если бы их выгнать оттуда, — предложил Иоганн. — Но как? — с тоскою спросил Гане. — Мы вот что сделаем, — сказал, подумав Иоганн. — Вы, господин Гане, пройдете вверх и запретесь на ключ. В верхних комнатах двери без всяких сезамов. Старый ключ будет надежней. А я пройду со двора и крикну этим идолам из окна, чтобы они убирались отсюда к чорту. — Что же, попробуем, — согласился Гане. Он заперся на верху, а Иоганн, выйдя из дома, крикнул через окно: — Сезам, откройся! — Когда дверь из кабинета в спальню открылась, он крикнул вторично: — Вперед десять шагов!.. Шагом марш!.. Уходите отсюда! Но «слуги» стояли неподвижно. — Пошли вон! Убирайтесь! «Слуги», попрежнему, не двигались, стоя у шкапа, как рыцарские доспехи. А двери в это время уже закрылись, и Иоганну пришлось вновь повторять «сезам, откройся». Он изменил тон, кричал во все голоса то басом, то фистулой — все напрасно. «Слуги» окаменели. Иоганн просил, умолял их; наконец, начал ругаться. Но разве сталь проберешь ругательствами!.. В полном отчаяньи явился он к Гане: — Не уходят… Гане сидел в кресле, опустив голову. У него было такое чувство, как будто в его дом ворвались разбойники и заперли его в верхней комнате. Но что могло произойти со слугами?.. Гане хлопнул себя по лбу. — Все это очень просто, — сказал он, повеселев. — Мичель, объясняя, сказал в присутствии слуг «стоп»! Это слово парализовало их механизм. Они, кажется, в самом деле вовсе не опасны нам… Гане осмелился даже спуститься в нижний этаж и пройти в свою спальню. Но вечером, ложась спать, он заставил Иоганна принести из гостиной столы, диван и стулья и забаррикадировать ими дверь из кабинета. Вечером, ложась спать. Гане наставил И: ганиа забаррикадировать дверь из кабинета… — Так будет спокойнее, — сказал он, укладываясь в кровать. — А вы, Иоганн, на всякий случай, останьтесь сегодня со мною. Можете прилечь на этом диване. Иоганну совсем не улыбалось провести ночь на баррикадах, но он улегся без возражения, по привычке повиноваться… V. Ночь кошмаров. Это была самая беспокойная ночь за всю долгую совместную жизнь Иоганна и его хозяина. Старикам не спалось. Им чудились какие-то шорохи в кабинете… В тревожном сне их преследовали кошмары — стальные люди хватали и били их железными руками… Незадолго перед рассветом Иоганн разбудил задремавшего хозяина: — Господин Гане… господин Гане!., в кабинете что-то творится неладное… Гане проснулся, вскочил с кровати и прислушался. Да, это не обман слуха: из кабинета, действительно, доносились заглушенные звуки, тихий треск, удар металлического предмета о ковер, и потом шипенье… — Ожили! — с ужасом прошептал Иоганн. Его челюсти выбивали дробь, а руки тряслись так, что он не мог стянуть с себя одеяла. Похолодевшие от страха старики сидели несколько минут неподвижно, не будучи в силах сделать ни одного движения. В кабинете шум усилился. Что-то упало и с грохотом покатилось по полу. Это переполнило границу страха. Гане вдруг подбежал к двери и закричал исступленным голосом. — Сезам, откройся!! Но дверь не открывалась. — Сезам, откройся! — эхом повторил Иоганн. И они пищали, ревели, кричали у двери, стараясь извлечь из своих старых глоток всю гамму звуков человеческого голоса, чтобы пробудить какие-то неповинующиеся вилочки в механизме дверей. Но все было напрасно. Страшная сказка «Тысяча и одной ночи» претворялась в действительность. Им казалось, что двери из кабинета дрожат под напором чьих-то тел… Еще минута, и оттуда вырвутся сорок разбойников и растерзают их старые тела… Последнее, что слышал Иоганн, это был визгливый лай Джипси, изгнанного на ночь из дома. Потом все замолкло… Иоганн и его хозяин потеряли сознание… Когда они пришли в себя, уже рассвело. С радостным удивлением они убедились в том, что живы и невредимы. Дверь в кабинет была закрыта и баррикада из стульев, столов и дивана ненарушима. Иоганн нажал на дверь в гостиную ручкою, и, к его удивлению, дверь открылась. Они были свободны. Иоганн разбудил садовника и повара. Но никто из них не решался войти в кабинет. — Вызовите полицию, — сказал Гане. Садовник отправился во флигель и по телефону сообщил в ближайший полицейский участок. Через полчаса послышалось трещанье мотоциклетов. На этот раз Гане не возражал против технического прогресса. Неприятный шум мотоциклета показался для него райской музыкой. Полисмены открыли дверь кабинета. На полу лежали поверженные кем-то металлические слуги. Дверцы несгораемого шкапа были открыты… Все драгоценности исчезли… Присутствие полиции придало Гане смелости. Он вошел в кабинет и, глядя на лежащих «слуг», сказал прочувственно, как будто он обращался к трупам: — Я был не прав к ним. Я боялся их, а они погибли на посту, охраняя мое имущество от воров, которые, очевидно, проникли через окно… Но ему не долго пришлось оплакивать «верных слуг». Полицейские довольно бесцеремонно подняли «трупы», осмотрели их и нашли, что от механических слуг остались одни пустые оболочки!.. Гане сразу стало все ясным! Мичель сыграл с ним плохую шутку. Под видом механических слуг, он поместил в металлические футляры своих сообщников. Бандиты ночью вышли из металлических футляров, расплавили шкап, похитили драгоценности и удрали через окно. Вот почему Мичель так опасался собаки… — Господин Гане, вас хочет видеть агент компании Вестингауз, — сказал Иоганн, заглядывая в кабинет. — Что, Мичель? Очень кстати! И обращаясь к полисмэну, Гане торопливо проговорил: — Арестуйте скорее этого бандита! Полицейские и Гане вышли в гостиную. Там стоял русоволосый молодой человек с бумагой в руке. Он с недоумением посмотрел на полицейских и, учтиво поклонившись Гане, сказал: — Здравствуйте, мистер. Я пришел, чтобы произвести с вами расчет за установку механических слуг… — К чорту механических слуг! — взревел Гане. — Пусть лучше пауки падают на голову и крысы бегают по одеялу! Вы с Мичелем и механическими жуликами обобрали меня! Арестуйте этого человека! — Я не знаю Мичеля. Это какое-то недоразумение. Ваш управляющий заказал у нас механическую метлу, вентиляторы и «сезамы». Вы приняли заказ и расписались. Вот счет… — А это? — продолжал волноваться Гане;— Пожалуйте сюда, молодой бандит! И пригласив следовать за собой, Гане провел молодого человека в кабинет и показал на лежавших «слуг». Агент Вестингауза посмотрел, пожал плечами и сказал: — Наша фирма не вырабатывает таких кукол. Гане продолжал бесноваться, но тут вмешался полисмэн. Он поговорил с молодым человеком, посмотрел на счет, проверил полномочия и сказал, обращаясь к Гане: — Мне кажется, мистер Гане, что молодой человек не причастен к преступлению. Мы расследуем это дело. Мичель, повидимому, сделал от вашего имени заказ у Вестингауза только на метлу, вентиляторы и «сезам». Эти же футляры «лакеев» он изготовил сам, и в них ввел в ваш дом своих сообщников. Это, конечно, стоило ему денег, но расходы, вероятно, окупились. Сколько у вас было денег в шкапу? — Всех ценностей на сто тысяч с чем-то долларов… — Ну вот видите, хороший куш! По всей вероятности, злоумышленники убежали бы в своих железных оболочках, чтоб еще раз использовать их, если бы что-нибудь не заставило их поторопиться… — Собака подняла лай! — вставил слово Иоганн. — Но «сезам» тоже участвовал в заговоре, — упорствовал все двери перестали открываться в момент грабежа? — Может быть, вы слишком сильно крикнули от испуга «сезам откройся!» и тем испортили механизм, — высказал предположение агент. Наши аппараты рассчитаны на известную силу и высоту тона… Это объяснение — Гане не мог не со знаться — было похоже на правду. Он не кричал, а рычал, вопил на непослушные двери. — Мистер Штольц, — сказал полисмэн, обращаясь к молодому человеку. — Я не арестую вас, но все же прошу следовать за мной. Мне необходимо выяснить все обстоятельства дела. Полицейские, забрав металлических слуг, как вещественное доказательство, удалились вместе с агентом. Эдуард Гане остался один со своим слугой. — Я еще не пил кофе, — сказал устало Гане. — Сию минуту, сэр, — ответил Иоганн, семеня к буфету. От всех волнений ночи у Иоганна дрожали руки сильнее обычного и, подавая кофе, он уронил сухарницу. — Ничего, Иоганн, не расстраивайтесь, это с каждым может случиться, — ласково сказал Гане. И отпив дымящегося кофе, он задумчиво добавил: — Сезамы, вентилятор и механическую метлу мы, пожалуй, можем оставить, Иоганн. Это — полезное изобретение. Оно облегчит ваш труд. Эти настоящие вестингаузовские механические слуги имеют, на мой взгляд, лишь один недостаток: они не переносят лая и приказаний в повышенном тоне. Но с этим уж ничего не поделаешь. Такой теперь век… https://www.e-reading.club/book.php?book=... https://yadi.sk/d/U-b0FW5kCMApSQ
|
| | |
| Статья написана 15 августа 2017 г. 14:30 |
Л. Успенский. Записки старого петербуржца ( лирическое интермеццо). Шаг третий, спаренный. 1925 год. Я – первокурсник этих самых ВГКИ при ГИИИ, студент. Студент тогдашний, не теперешний. Никаких стипендий; напротив – "плата за право учения". За посещаемостью лекций следить отнюдь не приходилось: не успевшие уплатить, лазали в аудитории со двора, по дворам и через окна. Девиц с большим удовольствием подавали туда же на руках. А у главных дверей монферрановского дома нелицеприятно следил за "непроходом" злонамеренных всем известный Иннокентий, весьма декоративный бывший бранд-майор, ныне – вахтер института.
"Обнаружишь в кармане, коль станешь мудрей, Часы прилива, недели отлива… Иннокентий же – вечно! – торчит у дверей… Несправедливо!" Так было напечатано в стенгазете курсов. Мы, студенты, напоминали тогда пушкинских воронов: "Ворон, где б нам пообедать, как бы нам о том проведать?" Шел нэп. Мы были бедны, как церковные крысы. И лишей, чем нам, приходилось, пожалуй, только просто безработным. Лев Александрович Рубинов, мой друг с семнадцатого года, был в те дни именно таким безработным. Лева Рубинов – необычный человек, как ранее уже говорилось. Жизнь его была подобна температурному графику лихорадочного больного. Он успел побывать уже и следователем ЧК, и прокурором, и одним из самых популярных в двадцатые годы петроградских ЧКЗ [49] – адвокатов; в начале Революции он возглавлял в Петрограде одно из значительных наркомпросовских учреждений того времени – я уже не могу сказать, как оно называлось – то ли Колдуч, то ли Комдуч. В тридцатых годах ему случалось работать экономистом и юрисконсультом на многих ленинградских предприятиях. Но как-то так получалось, что между двумя "высокими" должностями у него всегда пролегали периоды полной безработицы, случалось, довольно долгие. Я о нем уже рассказывал в главе об ОСУЗе. Так вот. Однажды, осенью 1925 года, безработный Лева Рубинов позвонил по телефону студенту Леве Успенскому. – Лева? – как всегда, не без некоторой иронической таинственности спросил он. – У тебя нет намерения разбогатеть? Есть вполне деловое предложение. Давай напишем детективный роман… Двадцать пять лет… Море по колено! Роман так роман, поэма так поэма, какая разница? – Давай, – сказал я. – Какая тема? – Первая глава уже есть. Помнишь, я жил три года в Баку? Если не возражаешь, дернем на бакинском материале, а? – На бакинском? Ну что ж, давай… Но тема, сюжет? – Скажу коротко… "Лондон, туман, огни…" В Лондоне (а хочешь – в Париже!) собрались, так сказать, акулы и гиены международного империализма. Они засылают группу диверсантов в Советский Союз. Цель – уничтожить три ведущие области нашей экономики: нефть, транспорт, уголь. Эн-Тэ-У… Каково заглавие, а, Лева? "Энтэу"!! – Так… Ну что же (в 1925 году в такой тематической заявке не чувствовалось еще пародийности) – ничего! А что дальше? – "Дальше, дальше"! – справедливо возмутился Лева Рубинов. – Дальше, брат, давай уж вместе выдумывать! …С той далекой поры я написал не один десяток книг, повестей, романов и рассказов. Случалось, они писались легче, случалось – труднее. Но всегда этот процесс меня устраивал, нравился мне, радовал меня. И все-таки за всю свою долгую литературную жизнь я ни разу не испытал такого удовольствия, такого, почти физического, наслаждения, как в те дни, когда мы вдвоем с Левой Рубиновым писали свой "детективный роман". 1925 год – не 1825-й: на гусином пере далеко не уедешь. Мы пошли на толчок и купили индустриальный феномен – машинку "Смис-Премьер", годом старше меня, 1899 года рождения. Машинка Ильфа и Петрова, как известно, обладала "турецким акцентом". Наша была подобна дореволюционному тоняге-гвардейцу [50]: она "не выговаривала ни одной буквы, кроме ижицы; ижицу же выговаривала невнятно". Но нам это нисколько не мешало. По ночам ("дневи довлеет злоба его"!), то у меня на квартире, то у Левы, уложив жен спать, мы приступали. Один, взъерошив волосы, как тигр в клетке, бегал по комнате и "творил". Другой – машинистка-блондинка – "перстами робкой ученицы" воплощал сотворенное в малоразборчивые строки. С тех пор я понял: сочинять много легче, нежели печатать, – машинистка просила подмены куда чаще, чем автор. Впрочем, у нее была двойная роль: свеже создаваемый текст, еще не попав на бумагу, уже редактировался. Вспыхивали несогласия, споры, дискуссии, только что не потасовки. Между мозгом автора и клавиатурой машинки каждое слово взвешивалось, критиковалось, браковалось, заменялось другим. Из наших предшественников – писателей мы если и могли кому позавидовать, то разве лишь Ретиф де ла Бретонну: он, как известно, имел типографию и "сочинял прямо на верстатку", сразу в набор. Но ведь он был один, бедняга! А мы… Если бы господь-бог попросил у меня консультации, как ему лучше устроить рай, я посоветовал бы ему разбить праведников на пары и заставить их писать детективные романы. Это – истинное, елисейское блаженство! Еще бы: никаких границ фантазии! Любая выдумка радостно приветствуется. Плевать на все мнения, кроме наших двух. Всякую придуманную малость можно поймать на лету и мять, тискать, шабрить, фуговать, обкатывать – "покеда вопрет", как говорят мои родные скобари. Сами себе мы ограничения ставили. Мы выдумали, что наш роман будут печатать выпусками. (Кто "будет"? Где "будет"? Неведомо, но – выпусками!) Выпуски мы считали разумным прерывать на полуслове; "Он шагнул в чернильный мрак, и…" И – конец выпуска; и, дорогой читатель, – становись в очередь за следующим! Ни разу нас не затруднило представить себе, что было там, "во мраке чернильной ночи": там всегда обнаруживалось нечто немыслимое. Мы обрушили из космоса на окрестности Баку радиоактивный метеорит. Мы заставили "банду некоего Брегадзе" охотиться за ним. Мы заперли весьма положительную сестру этого негодяя в несгораемый шкаф, а выручить ее оттуда поручили собаке. То была неслыханная собака: дог, зашитый в шкуру сенбернара, чтобы между этими двумя шкурами можно было переправлять за границу драгоценные камни и шифрованные донесения мерзавцев. При этом работали мы с такой яростью, что в одной из глав романа шерсть на спине этого пса дыбом встала от злости – шерсть на чужой шкуре! Все было нам нипочем, кроме одного: к концу "выпуска" мы обычно подходили с шекспировскими результатами. Все лежат мертвые… Но, в отличие от Шекспира, мы должны продолжать роман. Кое-кого мы наспех воскрешали; кое-кому давали дублеров… Приходилось будить одну из наших жен и привлекать ее к авторской "летучке": "Как же быть?" Мы старались как можно быстрее прожить день, в радостном сознании, что наступит ночь и – две пачки "Смычки" на столе, крепкий чай заварен – мы предадимся своему творческому исступления). Мне кажется, мы не возражали бы тогда, чтобы работа над романом продолжалась вечно. Пусть бы даже она не имела никаких материальных последствий – не все ли равно?! Нас это не заботило, мы об этом не слишком много думали. Но вот тут-то… И грянул гром. Азербайджанское Государственное Издательство предлагает ленинградским авторам заключение договоров на приключенческие романы (повести, рассказы) на азербайджанском материале. Обращаться к представителю изд-ва, Ленинград, ул. Некрасова, д. 11, кв. 2, первый этаж налево, от 6 до 8 часов вечера. – Нет, конечно, это не мне, – Леве, попалось на глаза такое объявление в "Красной газете". Я не поверил, даже увидев его: – Как ты умудрился это отпечатать?.. Ну, да! А почему тогда "приключенческий"? Почему именно – "на азербайджанском"? – Ты стремишься все это узнать? Ну так – едем сейчас же… Мы с тобой, разумеется, материалисты, но… По-видимому, все-таки "что-то есть", как говорят кроткие старушки… На реальном трамвае – "пятерке" с двумя красными огнями – мы прибыли к углу реальной улицы Некрасова и реальнейшего Эртелева переулка. За номер дома я не ручаюсь: может быть, он был и не одиннадцатым – огромный, старый краснокирпичный домина… В полупустой комнате первого этажа нас словно ожидали трое. Совершенно нэпманского вида, полный, в мягком костюме, смугловатый брюнет с усиками (теперь я сказал бы – "похожий на Марчелло Мастрояни") сидел за девственно пустынным столом. У окна восточного вида пухленькая пупочка, хорошенькая, как одалиска, поглаживала виноградными пальчиками клавиши молчаливой машинки. Небритый забулдыга – сторож или завхоз – на грубой "кухонной" табуретке подпирал спиной внушительных размеров несгораемый шкаф у голой стены. – Я – Промышлянский! – "Мастрояни" произнес это так, как будто назвал фамилию Моргана или Рокфеллера. – Чем обязан? Он поразил нас своим газетным объявлением. Теперь мы намеревались поразить его. Несколько театральным жестом бывший адвокат Рубинов молча бросил на стол перед Промышлянским "Красную вечорку". – Ну, и?.. – скользнув по ней глазами, спросил представитель Азгосиздата. – Нам пришло в голову проверить солидность вашей фирмы, – холодно проговорил Лева. – Мы можем предложить вам роман. – Нас интересует только приключенческая литература! – Гражданин Промышлянский все еще пытался "чистить ногти перед ним". – Лева, дай закурить! – в мою сторону уронил Лева Рубинов. – Мы и предлагаем вам детективный роман. Ликбез мы прошли, товарищ Промысловский… Полномочный представитель поочередно вгляделся в нас обоих, потом потер пальцами нос: – В нашем объявлении, – Розочка, я не путаю? – как будто указано: "На азербайджанском матерьяле…" – Гражданин Перемышлевский! – независимо закуривая не какую-нибудь "Смычку", а толстую "Сафо", предусмотрительно купленную на углу Эртелева пять минут назад, очень вежливо сказал опытный юрист Рубинов. – Если бы мы написали роман на кабардино-балкарском материале, мы, к величайшему нашему сожалению, не имели бы удовольствия встретиться с вами. Этого Промышлянский явно не ожидал. – Розочка, вы слышите? Роман на нашем матерьяле! Очень интересно! Беда лишь в том, что у меня твердое указание свыше вступать в соглашения лишь с теми авторами, каковые могут до заключения договора представить не менее двух законченных глав. Простак, простак! Неужели же мы этого не предусмотрели? – Лева! – обратился Лева Рубинов ко мне. – Сколько ты главок захватил? – Одиннадцать! – глухо ответил я, возясь с пряжками моего дореволюционного министерского портфеля. – С первой по седьмую и с двадцатой по двадцать третью… Гражданин Промышлянский развел руками. Что ему оставалось сказать? На сей раз мы удивили его. Уже с явным интересом он листал нашу писанину, велел Розочке уложить ее в папку с тесемками и папку спрятать в "сейф". Попрощались мы вполне доброжелательно… К огорчению моему, я вынужден тут же признать: к концу дистанции выигрыш остался не за нами. Раза четыре – каждый раз в заново "пролонгируемые" сроки – наведывались мы на Некрасова, 11. Увы, технические неполадки: Баку так далеко… Все такие пустяки, мелкие формальности! – оттягивали вожделенный миг подписания договора. Мы стали уже как бы своими людьми в Азербайджане. Босс и Лева теперь беседовали как двое бакинских старожилов. Они обсуждали качество вина "матраса" и вкус чуреков, которые пекут в переулочках за Кыз-Кала. Душечка Розочка делала нам ширваншахские глазки. Небритый пропойца сторож жадно смотрел уж не на "Сафо", а даже на "Стеньку Разина"… А на пятый раз мы только его и обнаружили в конторе. – А хозяева где? – Тю-тю наши хозяева, ребята! – с веселым отчаянием махнул он рукой. – С той пятницы – ни слуху, ни духу. И зарплата мне за месяц не доплачена. Завтра иду в милицию, заявление делать: ключи-то у меня. Ответственность! – Как? – удивился Лева Рубинов. – А Розочка? – И Розочку – трам-тарарам! – с собой уволок, гад мягкий! Розочку-то он нам с тобой как хошь не оставит… Что нам было делать? Конечно, юрист Лева начал с проектов вчинения иска, с намерения вывести аферистов на чистую воду. Но, обдумав, мы развели руками. Мы неясно представляли себе основное юридическое – куи интерэст? Кому это выгодно? Что он взял с нас (а может быть, и с других?), Промышлянский? Плохо читаемый экземпляр рукописи, притом явно не единственный… Что можем выиграть мы? Да еще в Баку ехать на суд… "Плюнем, Лева?!" – "Да пожалуй, Лева, плюнуть и придется". И мы плюнули. Но не совсем. Мы отомстили. По-своему. Литературно. Мы ввели в роман совершенно новое лицо – мерзкого бакинского нэпмана Промышлянского. Мы придали ему даму сердца по имени Розочка. Мы заставили его при помощи нечистых махинаций построить себе в Баку отличный нэповский домик. А затем мы загнали под ванную комнату этого дома кусок радиоактивного метеорита "Энтэу" так, что он застрял там прямо под водопроводными трубами. Вода в них нагрелась до + 79-ти, и нэпман, сев в ванну, пострадал очень сильно… Кто не верит, пусть читает роман "Запах лимона". "Запах лимона" Невозможно рассказать всю историю нашей рукописи, – пришлось бы написать еще одну приключенческую повесть. Но вот, пожалуйста: Лев Рубус "Запах лимона" Изд. "Космос" Харьков "Лев Рубус" – это мы, два Льва: один – РУБинов, другой – УСпенский. "Запах лимона" – иначе "Цитрон дабл-Ю-пять" – это то же, что "НТУ", то же, что "Минаретская, пять", если следить по разным каталогам частного издательства этого. Почему "Космос" и Харьков? Потому что были на свете два Вольфсона, два нэповских книгоиздателя. Ленинградский Вольфсон – "Мысль" и харьковский Вольфсон – "Космос". Кем они приходились друг другу – братьями, кузенами или дядей и племянником, – я не знаю. Но – приходились. Харьковский Вольфсон издал этот детективный "Запах" потому, что ленинградский Вольфсон не нашел возможности его издать. Нет, он принял от нас рукопись. Как полагается, он послал ее по инстанциям. Инстанции не торопились, но это нас не удивляло: нас к этому приуготовили. Но вот однажды на моей службе в Комвузе (учась, я работал в Комвузе, как это ни удивительно, – "художником"; рисовать я ни тогда, ни когда-либо не умел) меня вызвали к телефону. Незнакомый, сухо-вежливый голос попросил меня "завтра к 10 часам утра прибыть к товарищу Новику на улицу Дзержинского, 4". Каждый ленинградец тогда понимал, что "Дзержинского, 4" – это то же самое, что "Гороховая, 2". Выражение лица у меня, безусловно, стало неопределенным. – И будьте добры, – добавил, однако, голос, – сообщите мне, как я могу связаться с товарищем… С товарищем Рубиновым, Львом Александровичем?.. Ах, так? Благодарю вас! Морщины на моем челе, несомненно, приразгладились: двоих нас могли приглашать вроде бы как по одному-единственному делу. Но почему – туда? Назавтра, несколько раньше срока, мы уже сидели на одной из лестничных площадок большого этого дома, на стоявшей там почему-то садового типа чугунной скамье. Против нас была аккуратно обитая клеенкой дверь и на ней табличка: "Новик". Товарищ Новик, однако, нас не принял. Высокая и красивая блондинка, выйдя из этой двери, сообщила нам: – Товарищ Новик просил меня провести вас к Нач-Кро. Мы быстро посмотрели друг на друга. "Кро"? "К" + "Р" могли означать "контрреволюция". А что такое "О"? Идя вслед за нашей проводницей по бесконечным коридорам, мы пытливо вглядывались в надписи на дверях. Наконец слабый лучик света забрезжил нам: "Контрразведывательный отдел"… Стало понятней, но не до конца. Мы-то при чем тут? Нас-то это с какой стороны касается – "Кро"? Нач-Кро приказал ввести нас к себе. Нач-Кро был высок, собран, обут в зеркально начищенные высокие сапоги. Во рту у него было столько золотых коронок, что при первом же слове он как бы изрыгнул на нас пламя. – Так-так-так! – проговорил весьма дружелюбно Нач-Кро, товарищ Ш., как значилось у него на двери кабинета. – Садитесь, друзья, садитесь… Это вы и есть Лев Рубус? Ну что ж, я читал ваш роман. Мне – понравилось. Мы скромно поклонились, – Знаете, и товарищ М. вас читал (он назвал очень известную в тогдашнем Ленинграде фамилию). Ему тоже понравилось. Отличный роман. Он может послужить нам как хорошее воспитательное средство… Леве Рубинову по его прошлому роду деятельности разговоры с начальниками такого ранга были много привычнее, чем мне. – Товарищ Ш.! – не без некоторой вкрадчивости вступил он в разговор. – Наша беда в том, что нам все говорят: "Понравилось", но никто не пишет: "Печа тать"… – А вам кажется – это можно напечатать? – посмотрел на нас товарищ Ш. – Да что вы, друзья мои! Давайте начистоту… Вы, как я понимаю, – странно, я вас представлял себе куда старше! – очевидно, много поработали… в нашей системе… Нет? Как так нет? А откуда же у вас тогда такое знание… разных тонкостей работы? Уж очень все у вас грамотно по нашей части… Но как же вы не понимаете: такая книга нуждается в тщательнейшей специальной редактуре. Как – зачем? В нашем деле далеко не все можно популяризовать по горячим следам. Сами того не замечая, вы можете разгласить урби эт орби (он так и сказал: "урби эт орби" [51]) сведения, которые оглашать преждевременно. Вы – чересчур осведомленные люди, а нам в печати надлежит быть крайне сдержанными… Я смотрел на него в упор и ничего не понимал. – Товарищ Ш! – решился я наконец. – Про что вы говорите? В чем мы "осведомлены"? Где это проявилось? Я, скажем, никогда к вашей системе и на километр не приближался… – В чем проявилось? – переспросил Нач-Кро.– Да хотя бы вот в чем. Откуда вам стало известно, что "Интеллиджент-Сервис" в Лондоне помещается на Даунинг-стрит, четырнадцать? Как по команде, мы раскрыли рты и уставились друг на друга. – Лева, ты помнишь, как это получилось? – Конечно помню. Мы в твоем "Бедэкере" девятьсот седьмого года нашли адрес "Форин-оффис". Даунинг-стрит, десять… – Ну да. И ты сказал: "Значит, и "Интеллидженс неподалеку, верно? Сунем его на Даунинг-стрит, тринадцать". – А ты запротестовал: "Я не люблю нечетных чисел. Давай Даунинг, но четырнадцать…" Так и вышло… – Скажите на милость! – как-то двупланно удивился Нач-Кро. – Так вот: там как раз оно и помещается. Чем вы это объясните? – Сила творческого воображения… – осторожно предположил ужасно не любивший нечетных чисел Лева. – Гм-гм! – отозвался себе под нос товарищ Ш. -Гм-гм! В результате беседы было установлено: молодые авторы по совершенной своей невинности, силой творческого воображения несколько раз попали пальцем в небо, там, где этого совершенно не требовалось. Авторам этим нужна благожелательная помощь и советы. Поскольку их труд представляется в общем полезным, и то и другое им будет предоставлено. Нач-Кро поручит это дело компетентным товарищам, те сделают свои замечания, авторы их учтут, и… – И, пожалуйста, друзья мои, печатайте, издавайте, публикуйте. Очень рады будем прочесть. С Гороховой мы летели окрыленные; Нач-Кро пленил нас: остроумный, иронический, благожелательный товарищ… Urbi et orbi! Мы и впоследствии остались о нашем визите на улицу Дзержинского при самых лучших воспоминаниях. Правда, нас туда больше не приглашали, а сами мы напоминать о себе считали как-то не слишком скромным. Мы отлично понимали: и у Кро, у его начальника в том году, как и во все иные годы, было немало дел посерьезнее нашего. Перестали мы тревожить и Вольфсона-ленинградского: мы не были уверены, как на него повлияет наш правдивый рассказ, если мы перед ним с этим рассказом выступим. Но мы не учли одного – психологии издателя-частника. Вольфсон-"Мысль" не получил разрешения на наш "Запах" свыше и не счел нужным выяснять – почему? Но ему показалось неправильным упустить нас совершенно. И, не говоря нам ни слова, он послал нашу рукопись Вольфсону-харьковскому, "Космосу". Как действовал владелец "Космоса", нам ничего не известно: он нас об этом не известил. Но настал день, когда нам обоим на квартиры принесли, как бы свалившиеся с неба, увесистые тючки с авторскими экземплярами "Запаха". По двадцать пять штук со всеми его прелестями. С догом, на спине которого встает дыбом сенбернаровская шерсть. С нэпманом Промышлянским, подобно ракете вылетающим из нагретой радиоактивным Энтэу ванны. С Левиным "Лондон. Туман. Огни" и моими научно-фантастическими бреднями… Книжка была невеличка, но ее брали нарасхват. Уже за одну обложку. На обложке была изображена шахматная доска, усыпанная цифрами и линиями шифровки. Был рядом раскрытый чемоданчик, из которого дождем падали какие-то не то отвертки, не то отмычки. Была и растопыренная рука в черной перчатке. Два пальца этой руки были отрублены, и с них стекала по обложке красная кровь бандита… А сверху было напечатано это самое: Лев Рубус, "Запах лимона"… Такой-то год. Почему – "такой-то"? Потому что роковым образом у меня не осталось теперь ни одного экземпляра нашего творения. И у Левы Рубинова тоже. И у наших знакомых и друзей. Ни единого. Habent sua fata libelia! [52] В Публичной библиотеке перед войной был один экземпляр. А теперь, по-видимому, и его стащили. Лет десять назад один старый товарищ подарил мне дефектный "Запах" – без двух страниц; как я радовался! Но ребята, соученики сына, свистнули у меня этот дареный уникум: "Лев Рубус"! Они даже не знали, что это – мое! Меня это огорчает и не огорчает. Огорчает потому, что хотелось бы, конечно, иметь на своей полке такую библиографическую редкость. Радует, ибо перечтя свой роман в пятидесятых годах, я закрутил носом. Я подумал: "Молчание! Хорошо, что этого никто не знает!" Потому что Овсянико-Куликовский и Арсеньев явно недостаточно притормозили меня в девятьсот шестнадцатом. До того же бульварное чтиво – сил никаких нет! Но все-таки есть причина, по которой у меня сохраняется к этой книжонке нежность. Не напиши ее мы с Левой, неизвестно еще: пришла ли бы мне когда-нибудь в голову идея заняться занимательной лингвистикой? Додумался ли бы я до "Слова о словах"? Какая между тем и другим связь? Вот это уж предмет другого, и тоже довольно длинного, разговора. Я тут – на третьем, и последнем, из моих "первых шагов" – останавливаюсь. Потому что дальше пошли уже не "первые", а "вторые" шаги. Их тоже было немало. *** Л. Успенский. По закону буквы. Эту историю я рассказываю не в первый раз: мне она доставляет удовольствие. Мало сказать "удовольствие". Именно потому, что она случилась в 1927 году, я в 70-х годах являюсь писателем, пишущим о языке. Как так? В конце 20-х годов мы с приятелем вздумали написать авантюрный роман. Чтобы заинтересовать читателей, мы придумали ввести в него "зашифрованное письмо". Ввести так, чтобы оно 2196 было и зашифровано и расшифровано "у всех на глазах": уж чего увлекательнее! Письмо было написано: враги СССР, пробравшиеся из-за границы, извещали в нем друг друга, что надлежит уничтожить в пух и в прах три важнейшие отрасли хозяйства СССР: уголь, транспорт и нефть. Это-то письмо и надо было зашифровать. Я шифровать не умел, но мой друг делал это великолепно. Он предложил метод, при котором текст зашифровывается при помощи шахматной доски и заранее выбранной всем хорошо известной книги. Всюду легко добываемой. Допустим, вы выбрали бы Ломоносова, "Га и глаголь", и зашифровали свою записку по нему. Где нашел бы расшифровщик собрание сочинений Ломоносова? А стихи Пушкина всегда легко достать. Мы выбрали средней известности стихотворение: балладу "Русалка". Не пьесу, а балладу, имейте в виду... Мой друг, мастер шифрованья, взял у меня старенький, еще дореволюционный томик Пушкина и отправился домой с тем, чтобы к утру по телефону продиктовать результат. Но позвонил он мне еще тем же вечером. "Да, видишь, Лева, какая чепуха... Не шифруется по этим стихам... Ну, слово "нефть" не шифруется: в "Русалке" нет буквы "эф"... Как быть? -- Подумаешь, проблема! -- легкомысленно ответил я. -- Да возьми любое другое стихотворение, "Песнь о вещем Олеге", и валяй... Мы повесили трубки. Но назавтра он позвонил мне ни свет ни заря: -- Лева, знаешь, в "Песни о вещем..." тоже нет "эф"... -- Ни одного? -- удивился я. 2197 -- Ни единственного! -- не без злорадства ответил он. -- Что предлагаешь делать? -- Ну я не знаю... У тебя какие-нибудь поэты есть? Лермонтов? Крылов? Ну возьми "Когда волнуется...". Или "Ворона и лисица"... Нам-то не все ли равно? В трубке щелкнуло, но ненадолго. Через час я уже знал; ни в "Желтеющей ниве", ни в "Вороне взгромоздясь" букву Ф найти не удавалось... Вчера можно было еще допустить, что Пушкин страдал странной болезнью -- "эф-фобией". Сегодня обнаружилось, что и прочие поэты первой половины XIX века были заражены ею... Не представляя себе, чем это можно объяснить, я все же сказал: -- Знаешь, возьмем вещь покрупнее... Ну хоть "Полтаву", что ли? Там-то уж наверняка тысяч тридцать-сорок букв есть. При таком множестве весь алфавит должен обнаружиться... Мой покладистый шифровальщик согласился. Но через три дня он же позвонил мне уже на грани отчаяния: в большой поэме, занимавшей в моем однотомнике пятнадцать страниц в два столбца, страниц большого формата, ни одной буквы Ф он не нашел. Признаюсь, говоря словами классиков: "Пришибло старика!", хотя мне и было тогда всего 27 лет. Вполне доверяя своему соавтору, я все же решил проверить его и впервые в жизни проделал то, что потом повторял многократно: с карандашом в руках строку за строкой просчитал всю "Полтаву" и... И никак не мог найти Ф среди тысячи, двух тысяч ее собратьев... Это было тем удивительнее, что ближайших соседок Ф по месту в алфавите -- У, X, Ц, Ч -- не таких уж 2198 "поминутных, повсесловных букв" -- находилось сколько угодно. Первые 50 строк поэмы. В них: X -- 6 штук, Ц -- 4, Ч -- 4. А уж букв У так и вообще 20 штук, по одной на каждые 2,25 строчки. Правда, "у" -- гласный звук, может быть, с ними иначе. Но и согласных... Если букв X в 50 строках 6, то в 1500 строках всей поэмы их можно ожидать (понятия "частотность букв в тексте" тогда не существовало, до его появления оставалось лет двадцать, если не больше), ну, штук 160-- 200... Около 120 Ц, столько же -- Ч... Почему же Ф у нас получается ноль раз? Не буду искусственно нагнетать возбуждение: это не детектив. Мой друг ошибся, хоть и на ничтожную величину. Он пропустил в тексте "Полтавы" три Ф. Пропустил их совершенно законно. Возьмите "Полтаву" и смотрите. На 378-й строке песни I вам встретится словосочетание: "Слагают цыфр универсалов", то есть гетманские чиновники "шифруют послания". Вот это Ф мой друг пропустил непростительно: недоглядел. А два других Ф были совсем не Ф. 50-я строка песни III гласит: "Гремит анафема в соборах"; 20-я строчка от конца поэмы почти слово в слово повторяет ее: "...анафемой доныне, грозя, гремит о нем собор". Но беда в том, что в дореволюционном издании слово "анафема" писалось не через Ф, а через Ѳ, и друг мой, ищучи Ф не на слух, а глазами, непроизвольно пропустил эти две "фиты". Осуждать его за это было невозможно: я, подстегиваемый спортивным интересом, и то обнаружил эту единственную букву Ф среди 33 тысяч других букв при втором, третьем прочтении текста. Обнаружил, но отнюдь не вскричал 2199 "Эврика!" Одно Ф приходится на 33 тысячи букв. Это немногим проще, чем если бы его вовсе не оказалось. Что это за "белая ворона", это Ф? Что за редкостнейший бриллиант? Что за буква-изгой, почему она подвергнута чуть ли не удалению из алфавитного строя? Вы не додумались до решения? Хорошо бы, если бы кто-либо из вас -- ну хоть десять из ста читателей -- взяли в руки том Пушкина, развернули его на "Борисе Годунове" и прошлись бы по нему с карандашиком в поисках буквы Ф. Тогда бы обнаружилось вот что. В народных и "простонародных" сценах трагедии -- в "Корчме на литовской границе" или там, где боярин Пушкин, "окруженный народом", идет мимо Лобного места, -- вы ни одного Ф не увидели бы. Но, оторвавшись от этой "земли", вознесшись, скажем, в "Царские палаты", вы углядели бы, как царевич Федор чертит геограФическую карту и как порФира вот-вот готова упасть с плеч истерзанного страхом и совестью Бориса. Три Ф! Перемеситесь в помещичий, ясновельможный сад Вишневецких, и над вами тотчас расплещется жемчужный Фонтан. На "Равнине близь Новгорода Северского" русские воины говорят по-русски -- и ни одного "ф" нет в их репликах, а вот командиры-иностранцы роняют их одно за другим. Пять раз произносит звук "ф" француз Маржерет (один раз даже зря: фамилию "Басманов" он выговаривает с "ф" на конце). И немец Розен восклицает: "Hilf gott". И это совершенно законно: русский язык не знает звука "ф" одновременно и чисто русского, и выражаемого буквой Ф. Вот так: не знает! 2200 Мы постоянно произносим "ф", но пишем на этом месте В: "всегда", "в слове". Мы должны были бы писать "фторой", "крофь", но звук "ф" во всех этих случаях выступает под маской буквы В. Не надо думать, что он тут какой-то "фальшивый". Он ничуть не хуже любого "ф", выраженного этой буквой... Разница только в том, что по правилам нашего правописания, в котором сочетаются и фонетический, и морфологический, и исторический принципы, мы пишем В не только там, где слышим "в", но и там, где его должно ожидать по историческим и морфологическим причинам. "Федоров" -- потому что "Федорову", "в саду" -- так как "в зеленом саду" или "в осеннем саду"... Имя Пров мы пишем через В, а не через Ф лишь потому, что оно произошло от латинского слова probus -- чистый, а из латинского В русское Ф получиться не может. Вот почему буква Ф стоит у нас почти исключительно там, где налицо нерусского происхождения (хотя, возможно, и давным-давно обрусевшее) слово. Фагот -- из итальянского fagotto -- связка. Фагоцит -- греческое -- пожирающий клетки. Фаза -- из греческого "фазис" -- появление. Фазан -- греческое -- птица с реки Фазис (теперь -- р. Рион). Это слова с Ф в начале. А с Ф в конце? Эльф -- немецкое -- дух воздуха. Гольф -- английское -- игра в мяч. Сильф -- греческое -- мотылек, фантастическое существо. 2201 Шельф -- английское -- мелководное прибрежье океанского дна. Буфф -- французское -- комическое, забавное представление. Я не рыскал по словарям. Я взял слова почти подряд в любопытнейшем "Зеркальном словаре русского языка" Г. Бильфельдта. Вот слова с Ф внутри придется выбирать уже подряд, но среди слов, начинающихся на другую букву: Кафедра -- греческое -- седалище. Кафель -- немецкое -- изразец. Кафтан-- персидское -- род халата. Кафе -- французское -- ресторанчик... Словом, чисто русских слов с Ф в начале, середине или конце практически почти нет, не считая международного хождения междометий: "фу", "уф", "фи" и тому подобных. Теперь прояснилось, почему стихотворения наших поэтов-классиков так бедны буквой Ф, особенно в начале прошлого века? В те дни наша великая поэзия только рождалась; ее мастера гордились чисто русским, народным словом своим и по мере сил избегали засорять его лексикой салонной, светской, "франтовской"... "Но панталоны, фрак, жилет, всех этих слов на русском нет..." -- писал Пушкин в "Евгении Онегине". До слов же научных дело еще не дошло... Помню, меня не на шутку поразило, когда мне открылось, что найденное нами "отсутствие" Ф в стихах Пушкина, Лермонтова и других тогдашних поэтов было не случайностью, а закономерностью. Каюсь, я сообразил это не сразу, хотя и был уже второкурсником филологического вуза. Навсегда запомнив, как 2202 удивила, как обрадовала меня подсмотренная случайно в языке законообразность, я и принял решение когда-нибудь в будущем начать писать книги по "Занимательному языкознанию". Та, которую вы держите в руках, уже шестая в их ряду. По-видимому, впечатление оказалось "долгоиграющим"... А ведь возникло оно от случайного наблюдения над единственной буквой. Я ввожу эту главку после столь длинной интермедии почти что только для соблюдения порядка. Что еще расскажешь? Самое необходимое. Ф нашей азбуки носило в кириллице задорное имя "ферт". В финикийской "праазбуке" знака для звука "ф" не было, в греческой письменности соответствующая литера именовалась просто "фи". Вот я сказал: "задорное имя". А почему задорное? Что оно означает? Среди этимологистов и по сей день на этот счет нет согласия. Допускают, но далеко не все, что слово "ферт" взято у греков, где "фюртэс" значило "нарушитель спокойствия, озорник". Малоубедительная этимология; тем более что другие названия славянским буквам либо просто измышлялись 2203 заново, уже на славянской почве, и таких большинство, либо же переносились сюда именно как наименования греческих букв, скажем, "фита". Слово "фюртэс", насколько мы знаем, греческой буквы не называло. Совсем неправдоподобны поиски общего между "фертом" и готским руническим именем "Пертра". Может быть, всего более похоже на истину допущение, что слово "ферт" за отсутствием славянских слов, начинающихся на этот звук, было выдумано, как говорится, ad hoc -- именно для этого случая и чисто звукоподражательно. Найдутся читатели, которые подумают: "Перемудрил автор! Чего ж проще: название буквы "ферт" произошло от слова "ферт", означающего франта. Говорят же "стоять фертом"? А "ферт", "фертик" у нас вполне употребительное и не слишком одобрительное выражение". Представьте себе: тут все с ног переставлено на голову. Именно этот "ферт II", как пишут в словарях, происходит от "ферт I", названия буквы. И первоначально, судя по всему, означало именно "подбоченившуюся, ручки в боки" фигурку, а потом уже и франтика, ще-голька, бального шаркуна, нахала... Вспомним народные и литературные употребления этого образа: "Станет фертом, ноги-то азом распялит!" -- ворчит кто-то из героев Мельникова-Печерского. "Там я барыней (танцем. -- Л. У.) пройдуся, фертом, в боки подо-пруся!" -- похваляется Бонапарт в одной народной песне, цитируемой Далем. Я успел рассказать о междоусобицах между "фертом" и "фитою", но уж очень красочно подтверждает все мною сказанное один из эпизодов "Очарованного странника" Н. Лескова. "-- А потом я на фиту попал, от того стало еще хуже. -- Как "на фиту"? -- ...Покровители... в адресный стол определили справщиком, а там у всякого справщика своя буква... Иные буквы есть очень хорошие, как, например, "буки", или "покой", или "како": много фамилий на них начинается, и есть справщику доход. А меня поставили на "фиту". Самая ничтожная буква, очень на нее мало пишется, и то еще... кои ей принадлежат, все от нее отлынивают и лукавят; кто хочет чуть благородиться, сейчас себя самовластно вместо "фиты" через "ферт" 2204 ставит. Ищешь-ищешь его под "фитою", а он -- под "фертом" себя проименовал". Как почти всегда у Лескова, тут нет никакого преувеличения. И сегодня можно тысячею способов удостовериться в неравномерном распределении слов, имен, фамилий, названий городов по буквам алфавита. В дни выборов к некоторым столам стоят все "од-нобуквенные" граждане за получением бюллетеней с фамилиями на О, на П, на К. А поодаль, на других столах, вы можете увидеть объявления с двумя-тремя, а то и четырьмя-пятью буквами: Ш, Щ, Э, Ю, Я. Сюда будут стоят и Шапкины, и Щегловы, и Эрдманы, и Ясеневы, и все-таки их очередь кончится скорее, чем очере-реди "Н... вых" или "К... ных". Пожалуй, на этом я и закончу разговор о букве Ф, о добром, старом "ферте" кириллицы. *** В. Бугров ...И ВЫДУМАЛИ САМИХ СЕБЯ! 
"...Истинное, елисейское блаженство!" Перед нами промелькнули далеко не все "лжеиностранцы" нашей фантастики двадцатых годов. За пределами этих сжатых заметок остался, к примеру, "Жорж Деларм", чей роман-памфлет "Дважды два — пять" (в переводе "с 700-го французского издания") выпустило в 1925 году ленинградское издательство "Новый век". Роман этот был снабжен сочувственным предисловием Юрия Слезкина, известного прозаика тех лет, книги которого небезынтересны и сегодня. (Такова, к примеру, его "Девушка с гор", где в лице одного из главных героев выведен молодой Михаил Булгаков.) На обложке второго издания романа — оно вышло в Госиздате в том же 1925 году под названием "Кто смеется последним" — Деларм, этот "претендент на Гонкуровскую премию", разоблачен более чем откровенно. Обложку пересекает красная размашистая надпись: "Подлог Ю. Слезкина"... Уместно здесь было бы, очевидно, вспомнить и о неумышленном превращении в иностранца, приключившемся в 1928 году с Александров Романовичем Беляевым: его рассказ "Сезам, откройся!!!", подписанный псевдонимом "А. Ром", был из "Всемирного следопыта" перепечатан другим популярным нашим журналом — ленинградским "Вокруг света" — уже как истинно переводной. При этом "А. Ром" превратился в "А. Роме", соответственно изменилось и название рассказа: "Электрический слуга". И в годовом оглавлении рассказ, естественно, попал в раздел "Повести и рассказы иностранных авторов"... Похоже, к "лжеиностранцам" же придется отнести и А. Наги: слишком не похож на перевод роман "Концессия на крыше мира", вышедший под этой фамилией в 1927 году в харьковском издательстве "Пролетарий". Другое харьковское издательство, "Космос", в том же 1927 году обнародовало — в переводе с... "американского" — беспардонно авантюрный "коллективный роман" двадцати писателей "Зеленые яблоки". Имена авторов были "честно" проставлены на обложке: Д. Лондон, М. Твен, Р. Стивенсон, С. Цвейг, Г. Уэллс, Э. Уоллес и другие. В роли переводчика с несуществующего языка выступал на этот раз малоизвестный ныне литератор двадцатых годов Николай Борисов. Наконец к этой же группе тяготеет и роман Льва Рубуса "Запах лимона", выпущенный в 1928 году тем же "Космосом". О том, как Лев Рубус и его книга появились на свет, рассказал Лев... Успенский. Рассказал очень непринужденно и увлекательно, настолько увлекательно, что на Льве Рубусе невозможно не остановиться несколько подробнее. Лев Александрович Рубинов (ну-ка, ну-ка: Лев Рубинов + Лев Успенский... = Лев Рубус?!), бывалый человек, успевший побывать и следователем ЧК, и прокурором, и популярным в Петрограде адвокатом — членом коллегии защитников, позвонил осенью 1925 года своему другу с семнадцатого двадцатипятилетнему студенту Льву Успенскому. "- Лева? — как всегда, не без некоторой иронической таинственности спросил он. — У тебя нет намерения разбогатеть? Есть вполне деловое предложение. Давай напишем детективный роман... Двадцать пять лет... Море по колено! Роман так роман, поэма так поэма, какая разница? — Давай, — сказал я..." И работа закипела... Роман был сделан на советском материале, и сделан по откровенно нехитрому рецепту. Сюжет "Запаха лимона" был запутан необычайно. Радиоактивный метеорит, обрушившийся на окрестности Баку. Банда демонически неуловимого "некоего Брегадзе", охотящегося за метеоритом. Бесчисленные убийства, погони, самые невероятные происшествия... Л. Успенский с особенным удовольствием вспоминал игравшую в романе заметную роль бандитскую собаку. "То была неслыханная собака: дог, зашитый в шкуру сенбернара, чтобы между этими двумя шкурами можно было переправлять за границу драгоценные камни и шифрованные донесения мерзавцев. При этом работали мы с такой яростью, что в одной из глав романа шерсть на спине этого пса дыбом встала от злости — шерсть на чужой шкуре!" И вот настал день, когда авторы увидели свое детище. (Я сознательно не останавливаюсь на всех перипетиях, предшествовавших торжественному моменту... Перипетии тоже были очень своеобразными; заинтересовавшихся отсылаю к "свидетелю": Успенский Л. Записки старого петербуржца. Лениздат, 1970, с. 331-346.) Детище выглядело более чем эффектно: "На обложке была изображена шахматная доска, усыпанная цифрами и линиями шифровки. Был рядом раскрытый чемоданчик, из которого дождем падали какие-то не то отвертки, не то отмычки. Была и растопыренная рука в черной перчатке. Два пальца этой руки были отрублены, и с них стекала по обложке красная кровь бандита..." Остается отметить, что неистовая эта пародия на книги "про шпионов" (массовое явление таких книг в нашей литературе пятидесятых годов отнюдь не было чем-то исключительно новым) писалась, как и следовало предполагать, с нескрываемым удовольствием. "Еще бы: никаких границ фантазии! — вспоминал Л. Успенский. — Любая выдумка радостно приветствуется. Плевать на все мнения, кроме наших двух. Всякую придуманную малость можно поймать на лету и мять, тискать, шабрить, фуговать, обкатывать... За всю свою долгую литературную жизнь я ни разу не испытал такого удовольствия, такого почти физического наслаждения..." Джим Доллар, Ренэ Каду, Пьер Дюмьель, Тео Эли, Рис Уильки Ли, Жорж Деларм, Лев Рубус... За исключением Тео Эли, на каждом из этих придуманных лиц — недвусмысленная улыбка. Еще бы, ведь читатель, всерьез поверивший в их существование, тем самым дал изловить себя на крючок талантливой литературной мистификации! Конечно, не все "поддельные романы" двадцатых годов выдержали проверку временем: слишком многое в них было сиюминутным и потому условным, откровенно схематичным. Но как своеобразное явление бурного послереволюционного десятилетия эти книги, безусловно, представляют определенный интерес и для современного советского читателя. Трудно сказать, что заставляло наших авторов скрываться за псевдонимами, создавать "поддельные романы". Наверное, единого ответа тут нет и быть не может: у каждого были свои соображения. Однако на одну из причин, думается, указать можно. В двадцатые годы наш книжный рынок был буквально захлестнут потоком переводной беллетристики, — чтобы убедиться в этом, достаточно просмотреть каталог любой из книжных баз того времени. В этом потоке произведения действительно стоящие попросту терялись среди изобилия переводного бульварного чтива. Общий низкий уровень этого чтива не мог не вызвать естественного протеста у людей, знакомых с классикой. И вот, пародируя западный приключенческий роман, наши авторы тем самым протестовали против засилья книг низкопробных, заведомо халтурных... "Не забудьте, что это пародия. Месс-Менд пародирует западноевропейскую форму авантюрного романа, пародирует, а не подражает ей..." — писала Мариэтта Шагинян в цитированной нами брошюре. М. Шагинян, естественно, говорила о своих романах. Но ее слова могли бы повторить и О. Савич с В. Пиотровским, и С. Заяицкий, и Б. Липатов, и Ю. Слезкин, и Л. Успенский с Л. Рубиновым... http://www.fandom.ru/about_fan/bugrov_10_...
|
| | |
| Статья написана 3 января 2016 г. 13:14 |
Сезам, откройся! // Всемирный следопыт. М. 1928. № 4. С. 286–297 [Подпись: А. Ром]. Указ. соч. [Под назв.: «Электрический слуга»] // Вокруг света. Л. 1928. № 49 [Подпись: Роме]. [Опубликованный в ленинградском журнале «Вокруг света» (1928. № 49. С. 7—11) рассказ «Электрический слуга» представляет собой обратный перевод с иврита из нью-йоркской еврейской газеты]. http://www.e-reading.club/bookreader.php/... Рассказ А.Р. Беляева «Сезам, откройся!!!», опубликованный московским «Всемирным следопытом» в 1928 г., перепечатал ленинградский журнал «Вокруг света» под названием «Электрический слуга». В юмореске А.Р. Беляева богач, не доверяющий банкам, хранит все свои капиталы дома, но ловкие мошенники под видом слуг-роботов похищают все его ценности. В ленинградском «Вокруг света» этот сюжет преподносился как перевод из американской газеты, издававшейся на древнееврейском языке.*29 29. Ляпунов Б.В. Александр Беляев. Критико-биографический очерк. М., 1967. С. 46. http://www.mediascope.ru/node/1530 В том же году появился еще один рассказ — «Сезам, откройся!!!», подписанный одним из псевдонимов Беляева — А. Ром. Это юмореска о наказанной скупости. Богач, не доверяющий даже банку, держит все свои капиталы дома. А его старому слуге уже пора на покой. Кто же заменит старика? Механические слуги-роботы! Но в металлических футлярах прячутся не автоматы, а ловкие мошенники. И ночью из сейфов богача исчезают все ценности… С этим рассказом Беляева произошел курьезный случай. Он был напечатан в ленинградском журнале «Вокруг света» под названием «Электрический слуга» как перевод из американской газеты, издававшейся на древнееврейском языке. Рассказ, таким образом, совершил «путешествие» за границу и вернулся обратно уже в качестве зарубежной новинки… http://coollib.com/b/261174 Периодическая печать на идиш в США. Возникновение и развитие периодической печати на идиш было обусловлено волной иммиграции в США из Восточной Европы в конце 19 в.– начале 20 в. Одной из первых долговечных ежедневных газет на идиш была «Идише тогблат» (1885–1929; редактор К. Сарасон), стоявшая на консервативных социальных и религиозных позициях. Наряду с этой газетой в 1880-х гг. возникало много других недолговечных изданий на идиш: «Теглихе газетен» (Нью-Йорк), «Зонтаг курьер» (Чикаго), «Чикагер вохнблат», «Дер менчнфрайнд», «Дер идишер прогрес» (Балтимор) и другие. Была популярна нью-йоркская ежедневная газета «Теглихер хералд» (1891–1905). В среде американских еврейских рабочих обладала влиянием социалистическая пресса на идиш. В 1894 г. после крупнейшей забастовки рабочих-швейников возникла ежедневная социалистическая газета «Абендблат» (1894–1902); профессиональные интересы выражали нью-йоркские газеты «Шнайдер фарбанд» (с 1890) и «Каппенмахер журнал» (1903–1907). В 1897 г. умеренное крыло американской социалистической рабочей партии основало газету на идиш «Форвертс». Ее главным редактором почти 50 лет (1903–1951) был А. Кахан (1860–1951). На протяжении всего века «Форвертс» была одной из самых читаемых газет на идиш в Америке; тираж ее в 1951 г. достигал 80 тысяч экземпляров, а в 1970 г. — 44 тысяч. Наряду с публицистикой, актуальной информацией и очерками еврейской жизни, газета публиковала рассказы и романы еврейских писателей: Ш. Аша, И. Розенфельда (1886–1944), З. Шнеура, А. Рейзена, И. Башевиса-Зингера и других. Я. Сапирштейн основал вечернюю газету «Нью-Йоркер абендпост» (1899–1903), а в 1901 г. — газету «Моргн журнал» (обе газеты отражали взгляды ортодоксального иудаизма). «Моргн журнал» был долговечным изданием; в 1928 г. он поглотил газету «Идише тогблат», а в 1953 г. слился с газетой «Тог» (см. ниже). В 1970-х гг. тираж «Тог» составлял 50 тыс. экземпляров. В первое десятилетие 20 в. периодическая печать на идиш в США отражала весь спектр политических и религиозных взглядов американского еврейства. Общий тираж всех газет и других изданий на идиш составлял 75 тыс. Периодическая печать на идиш существовала не только в самом крупном издательском центре США — Нью-Йорке, но и во многих других городах страны, где существовали колонии еврейских иммигрантов. В 1914 г. была основана газета нью-йоркских интеллектуалов и бизнесменов «Дэй» («Тог»; редакторы И. Л. Магнес и М. Вейнберг). В работе газеты принимали участие еврейские писатели Ш. Нигер, Д. Пинский, А. Гланц-Лейелес, П. Гиршбейн и другие. Уже в 1916 г. газета распространялась тиражом более 80 тыс. экземпляров. В 1915–16 гг. общий тираж ежедневных газет на идиш достигал 600 тыс. экземпляров. Социал-демократического направления придерживалась газета «Вархайт» (1905–1919; редактор Л. Миллер).
Пресса на идиш в Бостоне, Балтиморе, Филадельфии, Чикаго и других крупных городах Америки (в основном еженедельники) мало в чем уступала нью-йоркской, она обсуждала те же проблемы наряду с региональными. Много лет выходили газеты «Чикаго дейли курьер» (1887–1944), «Кливленд джуиш уорлд» (1908–43) и другие. Популярной ежедневной газетой на идиш в США была «Морнинг фрайхайт» (Моргн фрейхайт) основанная в 1922 г. как орган еврейской секции компартии США. Ее редактором долгое время был М. Ольгин (в 1925–28 гг. — вместе с М. Эпштейном). Уровень журналистики в газете был высок. На ее страницах выступали многие еврейские писатели США: Х. Лейвик, М. Л. Гальперн, Д. Игнатов и другие. Газета неизменно поддерживала политику Советского Союза; независимую позицию она заняла лишь с конца 1950-х гг., в особенности с приходом П. Новика (1891-?) на пост главного редактора. В 1970 газета выходила пять раз в неделю, тиражом 8 тыс. экземпляров. Продолжала выходить до 1988 г. М.Ольгин (Мойше-Иосиф Новомисский) Жёлтая смерть «Вокруг света» (Ленинград) 1929 год №8
http://epizodsspace.airbase.ru/bibl/fanta... 
журнал «Вокруг света» (Ленинград) 1929 год №8 
https://ufdc.ufl.edu/AA00000360/00001 https://en.wikipedia.org/wiki/Morgen_Frei... https://www.encyclopedia.com/religion/enc... https://en.wikipedia.org/wiki/Moissaye_Jo... Нью — Йорк — "Morgen Freiheit" (оригинальное название מאָרגן פרייהייט английский язык: Утренняя свобода) была ежедневной газетой на идише, связанной с Коммунистической партией США, и основанной Моисеем Ольгиным в 1922 г. 
http://democracyandclasstruggle.blogspot.... https://www.worldcat.org/title/morgn-fray... на идише: Морген фрейхайт — утренняя свобода — פרעיהייט מורגן מאָרגן פרייהייט Беляев — בעליאַעוו Ромс — ראמס А.Ром — א.ראם А. Ромс — א. רומס Электрический слуга — читается «Электрик Кнехт» (как по-немецки), пишется — עלעקטריק קנעכט Слуга, правда, может быть и «динст» (тоже как по-немецки): דינסט עלעקטריק https://web.nli.org.il/sites/JPress/Engli... Среди ежемесячников на идиш выделялись «Цукунфт» (основан в 1892 г. в Нью-Йорке как орган Социалистической рабочей партии, редактор А. Лесин; а с 1940 г. орган Центральной еврейской культурной организации); социалистический журнал «Векер» (с 1921 г.), «Ундзер вег» (с 1925 г.), издание По‘алей Цион, «Идише култур» (с 1938 г., редактор Н. Майзель) — орган Идишер култур-фарбанд (ИКУФ), «Фолк ун велт» (с 1952 г., редактор Я. Глатштейн) — орган Всемирного еврейского конгресса, и многие другие. В последние десятилетия идиш в еврейской прессе в США все более вытесняется английским языком, хотя продолжают выходить и литературные альманахи и ежеквартальники: «Унзер штиме», «Ойфснай», «Свиве», «Вогшол», «Идише култур инйоним», «Замлунген», «Зайн» и другие. Конгресс за еврейскую культуру выпускает альманах «Идиш» (редакторы М. Равич, Я. Пат, З. Диамант); ИВО и ИКУФ также издают альманахи на идиш: «ИВО-блетер» и «ИКУФ-алманах». Периодическая печать в США на иврите. Периодическая печать на иврите возникла в США в конце 19 в. Первым периодическим изданием был еженедельник одного из основателей еврейской печати в США Ц. Х. Бернштейна (1846–1907) «Ха-цофе ба-арец ха-хадаша» (1871–76). Годом ранее Ц. Х. Бернштейн основал и первую газету на идиш «Пост». Попытку издания ежедневной газеты на иврите предпринял в 1909 г. М. Х. Гольдман (1863–1918), еще в 1894 г. основавший журнал на иврите «Ха-Море» (просуществовал недолго), а позднее издававший (вначале вместе с Н. М. Шайкевицем, затем самостоятельно) журнал «Ха-Леом» (1901–1902); основанная им же газета «Ха-Иом» вскоре потерпела финансовый крах (вышло 90 номеров). Неудачной оказалась и попытка возобновить ее издание. В конце 19 в. – начале 20 в. выходило еще несколько различных изданий на иврите, главным образом в Нью-Йорке: «Ха-Леумми» (1888–89; еженедельник, орган Ховевей Цион), «Ха-‘Иври» (1892–1902; ортодоксальный еженедельник); научное издание — ежеквартальник «Оцар ха-хохма ве-ха-мадда» (1894) и независимый журнал «Ха-Эмет» (Н.-Й., 1894–95). Газета «Ха-Доар» (Н.-Й., 1921–22, ежедневная; 1922–70, еженедельник; редактор с 1925 г. М. Рибалов, псевдоним М. Шошани, 1895–1953) была не политическим, а скорее литературно-художественным изданием: здесь на протяжении полувека печатались многие писатели и эссеисты Америки, писавшие на иврите. Рибалов выпускал также литературный сборник «Сефер ха-шана л-иехудей Америка» (1931–49; вышло несколько томов). В 1970-х гг. тираж издания достигал пяти тысяч экземпляров. Популярным литературным еженедельником был и «Ха-Торен» (1916–25, с 1921 г. ежемесячник, редактор Р. Брайнин). С 1939 г. в Нью-Йорке выходит литературный ежемесячник «Биццарон». Недолгое время выходил ежемесячный литературный журнал «Миклат» (Н.-Й., 1919–21). http://www.eleven.co.il/article/13190#10 Версия от коллеги karaby: http://www.ejwiki.org/wiki/%D0%A4%D0%BE%D... http://jpress.org.il/Olive/APA/NLI_heb/?a...
Фактическая подпись: А. Ромс, с.7-11 ( см. файл от коллеги Karavaev )
|
|
|
облако тэгов
.jpg){kind=link}
.jpg){kind=link}